Родники
Шрифт:
Вечером я, набегавшись с Дуняшей, настроив «городов» для Катюшки, которая в этот день мне совсем не надоедает, сижу за ужином, и голова моя клонится, клонится… и опускается на стол. Отец берёт меня на руки и несёт на кровать. Пока он снимает с меня туфли и платье, я уже в полусне слышу задумчивый голос мамы:
— Как много надо знать, как много надо уметь! А ведь нас-то как воспитывали: битьём да криком.
Талант
Больше всех сказок я любила сказку про Василису Прекрасную и могла слушать ее каждый день. Вместе
Вечер. У нас в комнате на сундуке сидим мы с Дуняшей и Митей (с тех пор, как мы встретились на Трубной, он иногда приходит к нам играть) и слушаем, как отец рассказывает нам сказку о Василисе Прекрасной. На столе горит лампа, мама, склонив голову, подрубает на руках тоненький платочек, и на лёгкой ткани красиво двигаются её пальцы. А Василиса тем временем выносит царю-батюшке вышитую ею за одну ночь нарядную рубашку!
Вдруг в окошко стучат. Мама открывает дверь и радостно вскрикивает:
— Ну, наконец-то! Мы уж и ждать перестали!.. Давай сюда чемодан. А это подушки? Нет, нет, я возьму…
Кто-то раздевается в передней, и в комнату с молодым оживлением входит невысокая женщина, поправляя рукой крутые завитки тёмных, чуть тронутых сединой волос. Пока она здоровается с отцом, и вижу, что волосы у неё подстрижены на затылке, и это меня удивляет так же, как и Дуняшу: у всех женщин, которых мы с ней видели, были длинные волосы.
Но чёрная с серебром шапка волос на небольшой её голове очень красива. И вот она подходит ко мне, неожиданно берёт двумя руками мою голову, прижимая уши, поворачивает к себе и наклоняется. Я вижу два карих глаза, они внимательно и любовно смотрят на меня, ласковый их свет греет, и я уже люблю эти немного печальные глаза. И вдруг замечаю, что щёки и лоб женщины густо покрыты маленькими ямками и только около губ чуть морщится улыбкой гладкая, молодая кожа.
Так вот она какая, Клавдичка, мамина двоюродная сестра! Это о ней мама предупреждала меня: когда увидишь Клавдичку, не рассматривай её лицо: оно сильно изуродовано оспой.
Но ведь первыми пришли и познакомились со мной удивительные ласковые глаза Клавдички, я совсем не замечаю, что её лицо изуродовано, и, закинув обе руки ей на шею, утыкаюсь в белую, складочками блузку.
Всегда бывает интересно ждать человека, который где-то существует, но ты никогда его не видела. Мама часто говорила: «Вот Клавдичка приедет, вот Варя от дедушки Никиты Василича приедет». Я думала, что они обе большие девочки, с косами, а вот она какая, Клавдичка!
Меня всё в ней привлекает: её белая блузка с высоким воротником, длинная чёрная юбка, схваченная в талии широким поясом, маленькая рука и густой низкий голос.
— А ну, показывай своих друзей, — говорит Клавдичка. — Так это Дуняша? Очень хорошо! Митюшка? Ну, здравствуй, Митюшка.
И внезапно в передней кто-то шумно хлопает дверью, и оттуда слышится:
— Вот! А вы говорили, я заблужусь, а я совсем не заблудилась!
И в комнату заглядывает девочка. Драповое её пальтишко всё осыпано крупными каплями дождя, тёмные волосы рассыпаны по плечам, улыбающееся лицо её сияет радостью. Ну и девочка! Но мне почему-то жалко, что у Клавдички оказалась такая девочка, — это, наверно, её дочка.
— Вот, Грунечка, я привезла Лёлю к родным, надо же учить девочку: исполнилось десять лет! — И строго: — Что такое, Лёля, ты не можешь сначала раздеться, а потом войти?
Девочка раздевается, и вот она вошла.
Смелое круглое личико осматривает нас всех, и глаза её с лукавством останавливаются на Дуняше и Митюшке. Она проходит мимо нас, чтобы поздороваться с мамой, и по дороге пальцами щёлкает Митюшку по лбу. Он конфузливо улыбается и отстраняет голову, но не обижается. Кажется, эта девочка может делать всё, что ей вздумается!
— Лёля! — укоризненно говорит всё замечающая Клавдичка и обращается к отцу: — Вы знаете, Саша, перед вашим переулком она отстала от меня, хотела подобрать какую-то кошку, которая в этом вовсе не нуждалась, и когда я сказала, что ухожу, нарочно задержалась, чтобы я беспокоилась. Но, — Клавдичка смеётся и хорошеет, — этого она не дождётся, я не умею напрасно беспокоиться, если вижу, что у человека есть голова на плечах. Конечно, я пошла спокойно вперёд.
— Значит, у меня есть голова на плечах? — звонким голоском говорит Лёля, повёртываясь к нам и морща свой гладкий лоб. — Вот и прекрасно!
Никогда я не слышала, чтобы дети так разговаривали со взрослыми, и догадываюсь, что девочка «представляется» перед нами. Мы, трое, сидим, как очарованные, и кажется, Дуняше и Митюшке так же нравится эта девочка, как и мне. Мне она кажется совсем большой; а она, как только что сказала Клавдичка, всего на три года старше меня, Дуняше она почти ровесница. Но Дуняша против неё кажется маленькой, робкой и даже некрасивой.
— Девочки, а во что вы играете? — спрашивает Лёля, подходя к нам, поднимаясь на носки и снова опускаясь.
— … Замечательные способности… — слышу я краем уха густой голос Клавдички. — Негде совершенно учить, нужен рояль, учитель… да многое нужно.
Клавдичка машет рукой и закуривает вынутую из коробочки папиросу. Женщина — и курит! Это очень удивительно.
— А он? — спрашивает отец.
— Работает один, тянет, как вол. На приём к нему за двадцать вёрст идут. А то сам пойдёт: ломит по грязи, по любой погоде; чуть не замёрз в степи прошлую зиму. Ноги отморозил, едва оттёрли… Любят его.
— Не женился ещё?
— Ну, едва ли женится: однолюб. Не надышится на неё! Это же форменный портрет матери! — Клавдичка показывает глазами на Лёлю, оживлённо рассматривающую мою куклу Марфушу. Вот интересно: девочка рассматривает чужую куклу, но как она это делает! Она приподнимает Марфушу над собой, заглядывает ей в курносенькое лицо, кивает ей и говорит: «Здравствуйте, Марфуша! Какие у вас растрёпанные волосы!» Марфуша кланяется ей и… тоненьким голосом отвечает: «Моя мама меня не причёсывает и не одевает…»