Родной ребенок. Такие разные братья
Шрифт:
— Спасибо, — поклонился Апу. — Возможно, мне это будет просто необходимо.
«Какая красивая и приятная девушка, — подумал Апу. — И есть же на свете счастливые люди, которые могут позволить себе влюбляться, ходить на свидания, мечтать о свадьбе! Все это не для меня, и, слава богам, я теперь уже не страдаю так от каждого женского взгляда. У меня есть нечто, что занимает все мысли, заполняет всю душу, не оставляя места для того, чтобы там могла поселиться тоска».
Библиотекарь уже тащил ему тяжелую пачку газет, беспрерывно кашляя при каждом шаге. Он бросил подшивку на зеленое сукно, тут же ставшее серым, и, едва видимый сквозь
— Не обращайте внимания, этот кашель у меня уже двадцать лет. Профессиональная болезнь, знаете ли. Я думаю, это даже не от пыли, а от той грязи, крови и преступлений, которые хранятся здесь, на этих страницах, среди которых я провел свою жизнь.
Он повернулся и ушел, шаркая туфлями, в свою крошечную каморку ждать, когда новому читателю понадобится что-нибудь из беспредельного разнообразия устаревших новостей, стражем которых он был.
Грязь, кровь и преступления… Именно то, что нужно сегодня отыскать Апу. Его руки дрожали, когда он раскрывал подшивку на тех страницах, что вышли в месяц его рождения. Поиски были не особенно трудными: первое, что он увидел, — это фотография похоронной процессии своего отца.
«На городском шмашане вчера состоялось предание огню тела доблестного полицейского инспектор Сету Пати, убитого известным преступником Гхошем, бежавшим из калькуттской тюрьмы. Погребальный костер был зажжен в присутствии виднейших граждан Ховры, пришедших отдать последний долг так много сделавшему для нашей общественности инспектору. Правда, в последнее время действия Сету Пати не отличались продуманностью, и он, к сожалению, совершил несколько непростительных промахов, доверившись клеветническим измышлениям, состряпанным на некоторых уважаемых горожан. Но весь его благородный труд в целом не оставляет сомнений в высоком чувстве ответственности, стремлении служить на благо Индии и приносить пользу Ховре, которые были так присущи покойному. Местонахождение его жены, ожидавшей ребенка, и преступника установить не удалось. Полицейское управление не исключает, что эти двое находились в сговоре с целью убийства инспектора Сету Пати»,
— прочел Апу текст статьи, помещенной на первой — какая честь для отца! — полосе газеты.
Неплохо придумано: его мать и какой-то мифический беглый заключенный сами убили отца и скрылись. Преступников не нашли, и все концы в воду!
А вот и фотография: арка массивных ворот, площадка наподобие веранды, на ней горит погребальный костер. Вокруг стоят люди и смотрят на языки пламени. Многие из них — в полицейских мундирах. Какой-то толстяк идет к огню с длинным бамбуковым шестом…
Апу прикрыл рукой глаза, заставляя ожить картинку из газеты двадцатипятилетней давности. Вот в этом огне пылает тело его отца, который так и не увидел своего несчастного сына! Нет, сейчас нельзя предаваться скорби, допускать в душу жалость и слезы! У него есть дело гораздо более важное, чем оплакивать мертвых!
Апу перевернул несколько газет, стараясь найти начало этой истории. Взгляд его наткнулся еще на одну фотографию: под конвоем молодого высокого парня в полицейской фуражке идут куда-то несколько мужчин в нижнем белье. Так и есть, это то, что ему нужно. Вот и подпись:
«Инспектор Сету Пати позволил себе пренебречь правилами приличия по отношению к самым влиятельным горожанам, выставив их на посмешище средь бела дня…»
Значит, это его отец! Какой красивый! Какой молодой!
Апу издал сдавленный стон, ощутив резкую боль от своего бессилия вызвать к жизни этого так необходимого ему человека, изменить что-либо в проклятой судьбе, уготовившей им всем только страдания и муки.
— Папа, папа! — первый раз в жизни произнес он дорогое для него слово шепотом, чтоб никто не слышал.
Его отец, почти ровесник своему сыну, смотрел на него гордо и независимо с пожелтевшей страницы. Я сделал свое дело, прочитал Апу в его взгляде, посмотрим, как справишься с этими людьми ты.
А вот и они, все четверо в ряд!
Апу быстро пробежал текст, отыскивая их имена.
«…обливая грязью безупречные репутации уважаемого землевладельца и президента Промышленного банка Ховры господина Тхарма Лингама; молодого, но уже снискавшего доверие клиентов адвоката Сатья Мурти; главы Земельного совета господина Налла Нингама; владельца ховринской мельницы и складов муки Френсиса Амбарасана…»
Вот и все, круг замкнулся, теперь он знает их имена, а значит, найдет и уничтожит. Апу довольно откинулся на стуле и улыбнулся. Но внезапно улыбка сползла с его лица. Сатья Мурти! Он ведь слышал сегодня это имя. Рука уже доставала из кармана визитную карточку, оставленную той симпатичной девушкой. Точно, он не ошибся, то же имя, та же профессия — адвокат.
А жаль, подумал он, что у такой славной девчонки такой отец. Ну что ж, раньше он серьезно расстроился бы из-за этого, а теперь… Теперь все равно, что она будет чувствовать, когда он исполнит свой приговор.
И все-таки как странно, что адрес и телефон одного из убийц лежал у него в кармане прежде, чем он выяснил его имя!
Апу слегка поежился: ему вдруг показалось, что он физически ощущает присутствие в этом зале самой судьбы, коснувшейся его своим холодным дыханием.
Глава двадцать восьмая
Мукомольный король Френсис Амбарасан устраивал по случаю своего дня рождения небольшую вечеринку для близких друзей. Ничего серьезного, так — скромный фуршет в японском стиле, жаровни с кипящим маслом, в которые каждый окунал все, что ему понравилось на тысяче тарелок со всякой снедью, которыми были уставлены несколько столов. Сияющие медью жаровни оказались в Калькутте в новинку, а потому от желающих что-нибудь в них окунуть не было отбоя.
Между столами на блестящем полированном паркете в бешеном ритме дергались руки, ноги, пышные бюсты и широкие спины любителей танцев, а те, кто всему предпочитал разговоры, слонялись из комнаты в комнату в поисках подходящего оратора или, наоборот, подходящей аудитории.
Хозяин сердечно приветствовал украшение сегодняшней вечеринки своего нового знакомого, модного писателя из Дели, который уже обзавелся десятком восторженных слушательниц, ловящих каждое его слово.
— Эта моя поездка по стране далеко не случайна, — вещал писатель, не забывая прикладываться к снеди, высокой горкой уложенной на его тарелке. — Дело в том, что я рассчитываю среди вас, мои юные друзья, отыскать новые сюжеты. Думаю написать что-нибудь о свободе личности…
— Вот так номер! — удивился пробегающий мимо с двумя бокалами режиссер — местная знаменитость. — Вы — и вдруг свобода личности…