Родной ребенок. Такие разные братья
Шрифт:
Делия оглядывалась на своих соседей за столом присяжных и видела на их лицах такую же растерянность, какая царила в ее собственной душе. Что они думали об этом процессе, когда один за другим все до единого представленные свидетели обвинения отказывались от данных ранее показаний и заявляли, что те были буквально выбиты из них во время предварительного следствия.
Особенно убивался Дэвид, хозяин машины, который ранее заявлял, что перевозил контрабандное золото по приказу господина Тхарма Лингама. Теперь он бил себя в грудь, проклинал свою слабость, заставившую его оклеветать уважаемого человека, имя которого ему было буквально навязано полицией, и коленопреклоненно
Другие свидетели вели себя примерно так же: ничего не видели, впервые слышим, показания подписывали под страхом избиения.
И все в один голос обвиняли полицию, особенно инспектора Сету Пати, который, судя по всему, был главным организатором этого развалившегося процесса.
Инспектор присутствовал в зале с самого начала слушания. Делия вспомнила, что, когда она впервые увидела в зале его мужественное загорелое лицо, полное какого-то оживления, ей подумалось: это умный, решительный и правдивый человек, который хорошо сделал свое опасное дело и многого ожидает от этого дня.
Теперь ей так уже не казалось. То ли в самом лице его что-то изменилось оно посерело, осунулось, потухли глаза, так сиявшие несколько часов назад, то ли взгляд ее стал другим, но инспектор теперь представлялся ей какой-то даже страшной фигурой. Она слышала и до этого, что в полиции много людей, добывающих деньги на жизнь совсем не служебными окладами, а всеми средствами, которые дает им их положение: тем же взяточничеством, вымогательством, шантажом, прямым пособничеством преступному миру. Но чтобы фабриковать целые процессы! Чтобы из песка слепить стройное здание обвинения, которое, если вдруг пробьется к нему луч солнца, высохнет и рассыплется от малейшего удара или даже от дуновения ветра?!!
«Что же это такое, — думала Делия, переводя испуганные глаза с обвиняемых на инспектора, — против этих людей ничего нет, ни одного факта, который устоял бы сегодня под доводами защиты, ни одного свидетеля, но стоило инспектору и его сослуживцам пожелать, и вот пожалуйста — четверо граждан на скамье подсудимых! О них пишут бульварные газеты, обливая потоками грязи, хотя вина пока не доказана; их держат в тюрьме, подвергают унизительным для всякого честного человека процедурам, допросам, тащат в суд — и все это по воле одного безумца или корыстолюбца, который, может быть, требовал взятку, не получил ее и решил отомстить!
А если бы хоть один из этих жалких свидетелей не отрекся сегодня от предыдущих заявлений, что тогда? Завтра обвиняемые были бы за решеткой. А послезавтра? Почему бы другому инспектору, такому же, как этот Сету Пати, не организовать дело на ее мужа или его компаньонов, на одного из их знакомых, на родителей ее учениц?»
Делия провела рукой по высокому лбу, стирая холодные капельки пота, выступившие на коже от глубокого волнения, охватившего ее. «Мы все в их власти», — подумала она, с тоской и ненавистью глядя на инспектора, замершего на своем месте.
Присяжные удалились на совещание. В комнате, отведенной для них, Делия обнаружила, что не одна она, а все эти люди растеряны и подавлены происшедшим на их глазах. Кто-то говорил, что подсудимые, очевидно, скупили всех свидетелей на корню, запугали их или посулили столько, что те не сочли возможным отказаться от денег. Делия усомнилась на минутку в своих выводах, но все-таки не поверила в такое безумие: неужели за деньги можно было бы купить всех? Ведь здесь сегодня было не один, не два, а почти десять свидетелей. Разве могут все быть такими продажными или так бояться этих господ? Чем их так уж страшно можно было бы напугать?
— Эх, госпожа! — усмехнулся в ответ на высказанные ею сомнения старичок-присяжный, машинист из пригорода. — Не жили вы в таком городишке, да и такой жизни не знаете, когда все зависит от воли хозяина: работа, деньги, домик при фабрике, благополучие, а часто и само существование твоей семьи. Я, конечно, не знаю, кто здесь прав, от нашей полиции особо хорошего ожидать тоже не приходится, но не сомневаюсь, что таким людям, как эти, ничего не стоит купить и продать всех вместе и каждого в отдельности в этом Ховре. Да и зачем покупать, деньги тратить? Достаточно их людям — а вокруг них всегда полно прихлебателей — прижать любого беднягу в темпом месте, да пообещать расправиться с ним или детьми, и каждый дрогнет, смирится, потому что хорошо знает — они все могут и, что обещали, то и сделают, никого не пожалеют.
У старичка были сторонники среди присутствующих, но что бы ни думал каждый, факты говорили сами за себя — против Тхармы Лингама, Сатья Мурти и прочих у следствия не нашлось ничего подтверждающего их причастность к преступлению. Вердикт был вынесен присяжными единодушно, и Делия присоединилась к нему, не испытывая ни малейших сомнений. Но почему-то на душе у нее было неспокойно, и когда, спустя несколько минут, она прошла к своему месту мимо инспектора Сету Пати, в ее взгляде, устремленном на полицейского, он не нашел бы недавней горячей вражды и презрения если бы, конечно, решился поднять свои глаза навстречу занимающим места присяжным. Он сидел, уронив голову на подставленную руку, и ждал, когда под высокими сводами дворца прозвучит торжественный голос судьи и будут произнесены слова, в которых никто уже не сомневался.
«Никогда больше не соглашусь участвовать в судебном процессе», — сказала себе Делия.
Глава третья
— Дело Тхарма Лингама, Френсиса Амбарасана, Сатья Мурти и Налла Нингама оказалось полностью сфабрикованным полицией. За клевету на этих уважаемых членов общества, которых многие называют «опорой нации» и «столпами прогресса», суд вынес порицание в адрес полиции и особенно инспектора Сету Пати. Суд поставил под сомнение его соответствие занимаемой должности, учитывая обнаружившиеся в процессе судебного разбирательства профессиональные и моральные качества, несовместимые со званием офицера полиции.
Судья еще не закончил своей речи, а сидящие на скамье подсудимых уже принимали поздравления от своей свиты, разместившейся за их спинами, как стая шакалов позади волков. Что ж, эта стая немало постаралась, чтобы итог суда был таким, а не иным. Не говоря уже о проделанной ею серьезной и успешной предварительной работе со свидетелями, сдавшимися на их «доводы», свита и в самом зале не переставала с рычанием огрызаться на обвинительную речь прокурора и выкрикивала с мест о добродетелях своих почти что святых покровителей. В иные минуты визг прихлебателей стоял такой, что Сету Пати казалось, что он на псарне. Теперь вся орава подобострастно заглядывала в лица кормильцев с льстивыми улыбками и поздравляла их.