Родные люди (почти библейская история)
Шрифт:
Маршрутный автобус нещадно трясло на неровной дороге, сплошь покрытой выбоинами. Аня крепко прижимала к груди Яночку и проклинала себя за нерасторопность. Пока собирала вещи, пока возилась с проснувшимся ребенком, пока писала эту чертову записку... Зачем она вообще ему что-то писала? Надо было уйти по-английски. А так, потратила много времени, чуть не опоздала на утреннюю маршрутку, чудом купила последний билет на заднее сидение над самым колесом. Хорошо еще, что трястись оставалось уже недолго: минут десять, не больше. Аня глядела в окно, стараясь не обращать внимания на затекшую руку и тихие Янкины похныкивания. Мимо проносились хорошо знакомые березовые и осиновые рощицы, убранные поля, уже подернутые инеем по случаю ночных заморозков... Бабушка,
Наконец, маршрутка затормозила на остановке «Заречное». Аня попросила сидевшего рядом парня помочь ей с сумками, вылезла из автобуса и, пошатываясь, направилась к бабушкиному дому.
Зинаида Константиновна не ждала гостей, а потому даже слегка опешила, увидев на пороге взъерошенную внучку с ребенком на руках.
– Анечка!
– ахнула старушка и кинулась к ней, забирая ребенка. – Да как же ты одна, да еще вещей столько, а где Тоша?
– Мы с Яночкой какое-то время хотим пожить у тебя, бабушка. – устало вздохнула Аня, затаскивая сумки. – А Тоха.. да пусть живет как хочет – она поморщилась, разминая затекшую спину.
– Что случилось? Неужто поссорились? – прикрыла в изумлении рот рукой Зинаида Константиновна.
– Поссорились... – понуро кивнула головой Аня.
– Деточка, ну зачем же так? – всплеснула руками бабушка. – Знаешь же, как люди говорят: «милые бранятся-только тешатся»
– Да какое там «тешатся»? – махнула рукой Аня. – Я-то думала мы с ребенком для него что-то значим, а оказалось...
– Что оказалось? – насторожилась та
– А оказалось, что родители, которые о нем сто лет не вспоминали, мужу дороже. Вот и путь теперь с ними целуется. А мы с Яночкой сами как-нибудь...
– А мне кажется, что ты рубишь с плеча –покачала головой бабушка. – Люди-не ангелы, им свойственно иногда ошибаться. Тоша твой-редкий мужчина. Добрый, ответственный, надежный, а уж как вас с Яночкой любит! Смотри, дочка, потеряешь из-за своего ребячества такого мужа-всю жизнь локти кусать будешь... Он-то один не останется. Видный, умный, обеспеченный, а вот ты...
– Ну и пусть! – крикнула вдруг Аня, стараясь скрыть непрошеные слезы на глазах.
– Нет, не «пусть»! – строго отрезала бабушка. – Ты, дуреха малолетняя, даже не представляешь, что значит поставить ребенка на ноги в одиночку, а гордость свою потешить... Да не стоит оно того.
– Но...
– Ты вот что, горячку-то не пори. Поживешь у меня с месяцок, одумаешься, успокоишься и вы поговорите – успокаивающе погладила бабка Аню по волосам шершавой рукой.
– Ох, ба, а как же мне теперь? – заплакала она. –Ты ж не видела, каким он был страшным в тот момент! Я думала-ударит...
– И что, ударил?
– Ннет...
– Вот и успокойся. Ты же знаешь, что от того, что Тошу не любят родители, он их любить не перестал...
Всю неделю Тоха был сам не свой. Деньги он родителям перевел на счет сразу же, после праздников, и через пару дней они отдали ему документы на отцовскую
Дорогой он все думал, как начнет разговор, что скажет в свое оправдание, как повинится и попросит прощения... Но покаянные мысли никак не хотели складываться в стройную речь. Наконец, Тоха махнул рукой, решив, будь что будет.
Он подошел к дому Зинаиды Константиновны и с замиранием сердца заметил Аню, сидящую с дочерью во дворе на качели. Она прижимала к себе Яночку и что-то тихо ей говорила. Потом встала и пошла к дому. Тоха попытался ее окликнуть, но севший от волнения голос позволил сделать это далеко не с первого раза.
– Аня! – наконец прокаркал Антон. Она на секунду замерла. Потом медленно повернулась и посмотрела в его сторону странным долгим взглядом, объяснить себе который он так и не смог. – Подожди! – он отворил калитку, в четыре шага пересек двор и оказался рядом с ней. Аня не убежала в дом и осталась стоять на месте, только глаза опустила, когда он попытался в них заглянуть.
– Я за вами пришел... – сильно волнуясь начал он. – И имей в виду, если не пойдешь со мной, так и останусь сидеть на крыльце... – «Да что ж я несу!» - пронеслось у него в голове. Аня продолжала молчать.
– Я...я хотел попросить прощения, за то что так повел себя тогда... Ты сказала правду... и я... я знал что это правда, а разозлился от того, что ты права.... Я не хотел, чтобы так... А ведь они отдали нам отцовскую долю квартиры...– он с ужасом заметил, что Аня плачет.
– Нет, не реви, слышишь? Ну что мне сделать,чтобы ты перестала, а? – взмолился Тоха.
– Обними нас? – попросила вдруг она и тут же оказалась стиснута вместе с Яночкой в его объятьях.
– Прости меня, дурака. Я просто поверил... Я больше никогда...
– Я понимаю... – прошептала она. –Поехали домой, Тош. Нам было без тебя очень плохо. – Аня, наконец, подняла на него глаза.
Зинаида Константиновна, услышав шум, выглянула в окно и улыбнулась. Слава Богу, они помирились...
Пашка был вне себя от злости. Ну, братец- самаритянин. Значит, ты так? Погоди, тебе это просто так с рук не сойдет! Нет, ну каков! Пожалеть родному брату каких-то двадцать тысяч... Он и родителям-то деньги дал, чтобы подлизаться. Смотрите, мол, какой я молодец. Он, Пашка, это сразу просек, в отличие от родаков. А отведенная на оплату неделя, была, меж тем, на исходе. На исходе было и Пашкино зелье. Он даже к Вадику бегать перестал – не мог вынести его намеков по поводу денег, которых не было... Теперь Пашка просто выпивал порошочек и уходил шляться по городу, возвращаясь лишь к вечеру. Где он все это время бродил и что делал, полумертвая память не фиксировала. Зато все чаще и чаще стали накатывать приступы ярости... Пашка даже таиться перестал от родителей. Пил зелье прямо дома, махнув рукой на осторожность. Какая, к черту осторожность, если денег родаки все равно не отвалят? За этим занятием и застал его однажды отец. Пашка намешал в себе стакан последнюю дозу, что у него была и дрожащими руками поднес ко рту, но тут в кухню неожиданно вошел отец.