Рог изобилия. Секс, насилие, смысл, абсурд (сборник)
Шрифт:
Мне страшно. Я возбуждён. Я хочу умереть.
Ведьмы гладят себя, ведьмы смеются. В их глазах пропадает время. В их телах растворяется мир.
Я обречён. Невозможно уйти, невозможно остаться. Ничего за спиной, ничего под ногами. Улыбаются ласково ведьмы. И неодолимо тянут на дно.
Вот последний круг разошёлся… умерла ледяная вода.
Кому мы говорим
– Следующий!
Из кромешной тьмы в свет тусклого прожектора вступил человек. Шаг его был осторожен, будто пол
– Я…
– Знаем-знаем! – внезапно громом отовсюду. – Фридрих Ницше! До вас мы съели Канта… или то был Гегель? – смеха громовой раскат, до боли в ушах. – Вы что-то хотели нам сказать?
– Я…
– О, избавьте нас, пожалуй. Всё мы знаем: и про вас, и про вашу философию… филолог, – смех, смех до крови в ушах. – Филолог, филолог!..
– Я…
– Какой же вы никчёмный, стоите здесь, якаете раз за разом, а больше и сказать-то не в состоянии, – уничижительный голос. – Сверхчеловек? Неудачник! Ха-ха-ха!.. Клоун!
– Ну неправда, – вяло вмешался другой голос, – иногда почитываю перед сном, иногда в метро с телефона… неплохое чтиво.
– Так-так-так, защитник нашёлся, – снова первый голос, – что ж, вам слово.
Во тьме вспыхнуло несколько зажигалок, появились сигаретные огни. Кто-то вскрыл пачку и захрустел сухарями.
– Ну… я только хотел заметить, что он недурно пишет. Это всё.
– И о чём же он недурно пишет, позвольте осведомиться?
– Эмм… о всяких прикольных вещах. Ну, там, о превосходстве арийской расы…
– Боже мой! – взорвался вдруг третий голос. – Что за вздор вы несёте? Перед нами Фридрих Ницше, величайший из когда-либо рождённых. Я вам зубы повыбиваю, когда это дурацкое шоу закончится.
Взволнованный ропот.
– Спокойствие! – вновь первый голос. – Здесь собрались интеллигентные люди, никто никому морды бить не будет. Давайте как-нибудь цивилизованно решим.
– Слабаки, – пренебрежительно бросил третий голос, послышались уходящие шаги. Затем где-то вдалеке хлопнула дверь.
– Так-то лучше, – первый голос, – на чём остановились?..
– На Гитлере, – голос с немецким акцентом.
– Ах да. Гитлер. Адольф. Извините, что перебили вас, вышло досадное недоразумение. Продолжайте, пожалуйста.
– Погодите, – четвертый голос спросонья, – откуда взялся Гитлер? Мы разве не о Канте?..
– Проснулся! – возмущённый первый голос. – Уже съели твоего Канта давно, а после него и Гегеля… Дома спать нужно, устроили чёрт-те что…
– Простите, – спустя всего секунды послышалось тихое посапывание.
– Ладно, хватит голову морочить, мы Гитлера слушаем или как? – снова голос с акцентом.
– Да-да, конечно. Включайте запись.
Треск пластинки.
– Deutsches Volk, Nationalsozialisten, Nationalsozialistinnen, meine Volksgenossen. Nur der Jahreswechsel veranlasst mich heute, zu Ihnen, meine deutschen Volksgenossen und Volksgenossinnen, zu sprechen…
– Стоп! Стоп!.. Я не понимаю немецкого, что за бред? – недовольный пятый голос.
– Тихо! – голос с акцентом.
– …Die Zeit hat von mir mehr als Reden gefordert…
– Да вырубите вы это наконец!
– Всё-всё, выключаю, – голос с акцентом явно удовлетворён.
– А который уже час? – озабоченный шестой голос, определённо женский. – Мне к стоматологу на три часа.
– Я устал, – седьмой, зевая.
– Заканчивайте, – восьмой.
Затухли огни сигарет, прекратился хруст.
– Хорошо, господа. Кто за то, чтобы закончить?
Долгое молчание, непосильная тяжесть.
– Единогласно!
Погас слабый прожектор. Вдруг приближаются со всех сторон!..
Человек отчаянно вскрикнул, поборолся немного и смолк.
Вот разрывается одежда. Череда неясных звуков. Ленивое чавканье. Отрыжка. Чмоканье, облизывание пальцев.
Вздох. Конец.
Крах
Однажды я проснулся. И болезненным льдом ощутил себя таким же, как люди вокруг. Сколько дней прошло, сколько месяцев, лет – сколько лет сознание моё плескалось во лжи, сердце билось напрасно, а плоды деяний пренебрегали правилами и пользой? Кем был я вначале, кем являлся сперва? Разве не искривил нарочно свой путь, разве не притворился слепцом? Но теперь я прозрел – и вижу своё место, тесное местечко на нескончаемой лавке.
Утратив мгновенно годами воображаемую ценность в себе, улетучилась она и из моих творений. Явились они в истинном – остывшем свете.
«Неудача, – обвинительно отзывалось в голове, – маска!»
И я содрал её, крича от боли – настолько приросла личина, – швырнул, задавил.
Лицо – настоящее, родное! – истекало кровью. А я смотрел в зеркало… и плакал.
Кульминация бытия
Мой ум раскрыт, всевидящее око:
«Исчезли границы, разное – в единое, из человека – в порыв. Ни плоти, ни сознания – только дух и намеренность, ветер направления – веления. Покинуты дома – беспрерывное движение, неисчерпаемая нужда, и нет возврата. Время, пространство, смерть… не довлеют больше, обретена искомая свобода. Мировоззрение теперь абсолютно: Вселенная – наша игра».
Лев и плётка
– Выпусти немедля! – требует разъярённый лев. – Отопри постылую клетку!
– Смирно! – удар плётки. – Ты в моей власти. Своей волей заперла тебя, своей волей и буду держать.
– Я царь зверей! – лев ревёт. – Мне подчиняется природа!
– Животное! – удар плётки. – Людская я царица! Культура – моих рук дело, мораль – и та моя! Порядок должен быть. И повиновение…