Рок-н-ролл мёртв
Шрифт:
Я поднялся с ней на седьмой этаж. Вообще-то нельзя сейчас бросать ее. Но мы - не совсем чужие люди, и мне очень не хотелось самому предлагать остаться. Все же я сделал бы это, но мне повезло; она опередила меня:
– Ну что ты, Крот, мнешься. Или не въезжаешь, что одна я в этой квартире с ума сойду?
И мне стало не то чтобы стыдно, но, вообще, как-то стремно слегка: тут, мать, такое... Ром умер. А я робею, как гимназистка.
Ну и, короче, она постелила мне, разобрав кресло, а себе - на кровати. Квартирка-то - однокомнатная. И только мы легли - зазвонил телефон. Ко мне он был ближе, и Настя сказала: "Возьми". Я трубку снял: "Алло?"
– Тогда ладно. Извините. Разберемся". И трубку положили.
– Странно, - сказала Настя (она все расслышала). А я глаза закрыл и успел только заметить про себя, что совсем как-то отвлеченно о Роме думаю, словно он не лучший мой друг, и не о нем я в последнее время пишу во всех известных мне жанрах, а после - распихиваю написанное во все известные мне газеты и журналы... Только это и успел подумать. И заснул. И спал, как бревно, пока не проснулся, уже под утро, от Настиного плача.
И я перелез к ней. Стал успокаивать ее, как умею. Только не было между нами ничего. Просто быть не могло. Да, лежали мы голенькие, и она была очень красивая, хоть и несчастная, и я, в общем-то, ничего еще пока. И наши тела еще помнили друг друга. К тому же оба мы (я, во всяком случае, уж точно) не верили в то, что дух Рома витает над нами и следит, как и что. "У греховности и святости - равная цена..." (это я себя цитирую). То есть, бывают, по-моему, такие ситуации, когда все запреты снимаются. И, я думаю, меня бы не мучила совесть, если бы все это между нами и произошло. Мы-то - живые. Да только как-то нам это в голову не пришло. Ей богу. Нет, мелькнуло, но я сразу просек, что ей только хуже будет.
Потом, когда уже начался день, я снова заснул, и она - вместе со мной. Но я успел решить, что завтра первым делом Тошу найду. И набью ему морду. А еще порадовался, что Настя, молодец, не потянула в это дело милицию. А то бы не избежать нам всем больших обломов.
И еще я подумал о том, что нет больше "Дребезгов". Что же мне-то делать? Разве что в попсу податься. Там хоть бабки...
МИСТИКА
Только зря я радовался насчет ментов. Разбудил нас телефонный звонок.
– Да?
– подняла трубку Настя. А потом, после паузы, ответила звонившему: - Хорошо. Я подойду.
Я видел, как ее лицо, и так-то довольно помятое, просто стерлось, на нет сошло во время этого короткого разговора. Она положила трубку и сказала мне:
– Меня в прокуратуру вызывают.
– Быстро они, - подивился я.
– Пойти с тобой?
– Не надо, - трезво рассудила она, - понадобишься, и тебя вызовут. Чего зря нарываться.
Тогда я вызвался хоть подбросить ее. По дороге она сказала, что одно в этом звонке хорошо: теперь хоть не придется разыскивать Рома по моргам. Она так и сказала - Рома, а не "тело", например). Вчера она была в таком шоке, что даже не спросила у врачей, куда его повезли.
Не понравилась мне чем-то серая "Волга", которая шла за нами и вместе с нами остановилась возле прокуратуры. Но, когда, высадив Настю, я отправился домой, "Волга" осталась стоять, и я успокоился.
По дороге я зарулил к Джиму, но его не оказалось дома. Я только рассказал его предкам, какие у нас дела вершатся и дальше поехал. Но еще и дверь ключом не открыл, как услышал дикий телефонный трезвон. "Что-то вообще, жизнь у меня какая-то телефонная пошла", - думал я, торопливо отпирая замок и хватая трубку.
– Коля, - зазвучал взволнованный Настин голос, - это какой-то ужас...
– Что такое? Что там тебе сказали?
– Ты понимаешь, они совсем не по этому делу меня вызывали.
– Не из-за Рома?
– Из-за него. Но, понимаешь... Только я туда вошла, как они начали нести какой-то бред - что Ром ограбил сегодня ночью какой-то валютный магазин. Стали меня допрашивать, где я была с четырех до пяти утра...
– А что случилось в это время?
– Они твердят, что именно в это время и был ограблен магазин.
– Да какой, к черту, магазин? Ты им объяснила, что Ром в это время был уже мертвым?
– Не стала я об этом говорить. Что-то меня удержало. Понимаешь, все это так глупо звучало. Чушь какая-то. Я просто ждала, когда они меня отпустят. Но потом они показали мне запись...
Голос ее задрожал, и она примолкла.
– Какую еще запись?
– У меня снова, как вчера, слегка поехала крыша.
– Этот магазин - частный. И хозяин там, видимо, крутой. У него в доме напротив, в одном из окон, установлена камера. И она ночью пишет все, что возле дверей делается. Он хозяину квартиры, чье окно, башляет за то, что тот кассеты меняет.
– Ну и что?
– Это был Ром. Мертвый. Понимаешь?! Он мертвый этот магазин грабил.
– Слушай, Настя, ты в порядке?
– Нет.
– Я и чувствую.
– Как ты думаешь, Крот, в порядке я, когда Ром умер? И когда я своими глазами видела, как он, мертвый, ломает дверь магазина?
Я слышал, что она сейчас-сейчас сорвется. Но произнес, наверное, самую идиотскую фразу, какую только мог:
– Ну, ты что-то не так увидела.
– Пошел ты!..
– крикнула она и бросила трубку.
Я сварил кофе и завалился на диван. Похоже, я слегка перегрузился впечатлениями. Мозги просто отказывались соображать.
Но после получасового разглядывания табачных колец и потолка сквозь них, я мало-помалу пришел к выводу, что разговор с Настей нужно продолжить. Я набрал ее номер, но трубку никто не поднимал. У меня засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Я спустился вниз, сел в "Жигуленок" и двинул к ней.
На этот раз я не мчался очертя голову, как ночью, и добрался только часа через полтора. И застал перед ее подъездом небольшую кучку зевак. Чуть поодаль стояла "скорая". Я даже не удивился. Пробившись к дверям, я увидел, как двое санитаров выносят на носилках прикрытое простыней тело. А за ними по пятам - зареванная Настина младшая сестренка Тома. Я тронул ее за плечо:
– Что с ней?
– Я открыла... А она...
– и сколько я не тряс ее, сквозь слезы не смогла вымолвить больше ни слова. Тогда я догнал носилки и тот же вопрос задал санитару.
– Вроде, отравление. С час назад она кончилась. Но точно сказать можно будет только после вскрытия и анализов.
– Я взгляну на нее? Я ее друг.
Настя лежала с закрытыми глазами, неестественно закинув голову. Бледное лицо ее чуть припухло. Мертвая. Мертвее не бывает. Но, словно стараясь оттянуть время, я снова и снова пытался прощупать пульс, прослушать сердце. В конце концов, санитарам надоело стоять, и они двинулись к машине; а я, как заводная кукла, не отставая, брел рядом с носилками.