Рок-н-ролл мёртв
Шрифт:
Она оказалась совсем маленькой: письменный стол, стул, да тумбочка. Но окно - есть! Есть и решетка. Забравшись на стол, я распахнул створки рамы и убедился, что и тут она укреплена не менее надежно. Даже, будь в моем распоряжении приличная пилка, мне понадобилось бы два-три часа, чтобы перепилить несколько прутьев... А Тоша начнет беспокоиться уже минут через тридцать-сорок. И нет у меня пилки.
Меня лихорадило, и отчаяние не позволяло сосредоточиться. Ломануться в коридор? Это - на самый крайний случай. Пока у меня есть время, я должен искать более безопасный путь, чем прыжки на пистолет...
Телефон!!! Идиот, телефон! Я обшарил взглядом
Севостьянов застонал. Я должен обезопасить его. Я бегом вернулся в комнатушку и, обшарив тумбочку, нашел все, что нужно - лейкопластырь и бинты. Через минуту дядя Сева с заклеенным ртом был надежно прикручен к лежанке. Я уселся в кресло перед прибором и постарался успокоиться. Голова все еще была ясной, как никогда. Препарат еще действовал. "Как слеза" сказал о нем дядя Сева. Так. При чем тут героин? Он сказал, "это без героина". Тоша таскал героин Роману. А в него был подмешан этот препарат. Зачем? Чтобы "зондировать" Рома. Чтобы ИМ УПРАВЛЯТЬ! Управлять с помощью этого прибора. Козе понятно! Не по своей же воле он грабил.
Теперь я хотя бы знаю, как все было. Но что толку? Это меня не спасет. Хотя... Если дядя Сева мог управлять Ромом, то я могу управлять дядей Севой. Абсурд: для этого нужно уметь пользоваться прибором. Но научить этому меня может сам дядя Сева: я прозондирую его; я почти знаю, как это делается.
Я еще раз внимательно оглядел переднюю панель, и почти все стало ясно. Две одинаковые половины - прием и передача, тот, кто управляет и тот, кем управляют... Левую дядя Сева настраивал сначала, значит это - его половина, свои параметры он, видимо, знает наизусть. Теперь мы поменялись местами...
Я быстро поменял местами показания на экранчиках симметричных блоков "памяти", и напялил на голову обруч. Но ничего не произошло. Я чувствовал себя идиотом. Причем, сильно испуганным. Только было я собрался попытаться перестроить прибор самостоятельно, как меня осенило: я же забыл самое главное!
Сорвав с головы обруч, я подлетел к стеклянному шкафчику, схватил тот самый флакончик и шприц, набрал примерно столько препарата, сколько дядя Сева вкатил мне и, встав перед лежанкой на колени, влил жидкость ему в вену. Он при этом застонал и открыл глаза.
Но мне было не до сантиментов. Я вновь рухнул в кресло, вновь натянул обруч и... Я "вспомнил"! Я вспомнил все.
Я вспомнил свою юность, безрадостную и серую - послевоенный голод, разруху и безотцовщину. Вспомнил "ремеслуху" и зависть к тем, кто мог прилично одеться. Вспомнил медицинский, где я учился позже, решив стать психиатром. Вспомнил красавицу Лину, в которую был влюблен и которая стала моей первой женщиной. И то счастье, которое она дала мне. И тот проклятый нищенский быт, который разъедал все, даже самое лучшее между нами. И то, как работая в этом самом психоневрологическом центре, не видя просвета и возможности "выбиться в люди", решил двинуть по партийной линии...
Я постарался не отвлекаться на все подробности жизни дяди Севы, а сосредоточился на главном.
Теперь я знал, что и по прошествии многих лет, будучи уже секретарем обкома по идеологии, он не потерял профессионального интереса и "курировал" медицину. Особо он интересовался исследованиями по своей специальности - центральная нервная система. Наибольшим же фавором и бесконечной финансовой поддержкой (из партийной, естественно, казны) пользовалась у него именно эта лаборатория в родном ему учреждении. Пристальное внимание "сверху" было замечено администрацией института, и вскоре лаборатория эта заняла в институте особое - привилегированное положение; вскоре фактически все подразделения института в той или иной степени работали на результаты лаборатории, ее темы стали приоритетными. Понемногу в ней сконцентрировались лучшие институтские головы и современнейшее оборудование. Тут и было получено вещество, названное учеными "жидким нейрозондом", при введении которого каждая клетка организма превращается в приемо-передатчик биоволн. Тут был создан и этот прибор, названный "биотранслятором". Точнее, тут он был лишь в общих чертах "набросан", а окончательно спроектирован и смонтирован он был на опытном заводе НИИ медтехники.
Намерения ученых были самыми, что ни на есть, благородными: новый метод давал возможность быстро и со стопроцентным КПД диагностировать патологии нервных клеток. Севостьянов же, будучи мужиком прозорливым, увидел тут нечто иное: возможность КОНТРОЛИРОВАТЬ чужое сознание (чем он, собственно, много лет и занимался, только более примитивными методами), возможность "подслушивать" чужие мысли и навязывать свою волю...
Я вспомнил и Рома - таким, каким видел его дядя Сева: неопрятным бестолковым юнцом, которого и не слишком-то жаль, вспомнил всю историю этого ограбления. А еще я вспомнил... но это было так страшно и омерзительно, что я, собрав всю свою волю, отогнал видение и сосредоточился на главном - как управлять транслятором.
Все было предельно ясно.
"Зондирование" заняло минуты две, не больше. А на перенастройку транслятора ушло еще минут пять. Я начал с блока "боль", выставил параметр дяди Севы и начал искать свой, наращивая число в экранчике. На 332-х внезапный удар кувалдой по башке рассек ее на две ноющие половины. Я заорал диким голосом и, задыхаясь, сорвал обруч. Боль мгновенно стихла. Это был кайф.
Установив мощность болевого блока на "0", я вновь покрыл голову "венцом" и чуть-чуть повернул рукоятку вправо. Затылок заныл сверлящей, как зубная, болью. Достаточно. Ничего не скажешь, тяжелый стул. Для проверки ПЕРЕДАЧИ я, как мог сильно, укусил себя за руку. Дядя Сева дернулся и застонал.
"Зрение". Секунд через десять я уже видел себя со спины - за пультом прибора. Изображение накладывалось на основное, как при комбинированной съемке в кино.
...Все. В готовность приведены все двадцать два парных блока. Я повернул все рукоятки мощностей (кроме болевого) до упора вправо. И полностью слился сознанием с Севостьяновым. Но тут же "вспомнил", что действие препарата прекратится с минуту на минуту.
Не снимая обруча, я обернулся к дяде Севе и, распутав ему руки, закрыл глаза.
...И, кряхтя, согнулся, развязывая себе ноги. А затем встал, пошатываясь, с лежанки. Обойдя сидящего спиной меня, я-дядя Сева наполнил препаратом шприц и вкатил себе в вену повторную дозу. Сразу стало легче управлять собственным (дяди Севиным) телом. Сорвав с губ пластырь, я подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Странно было видеть там чужое отражение. Дядя Сева выглядел худо. Я перешел к умывальнику, сполоснул и вытер лицо, затем, вернувшись к зеркалу, причесался и, нашарив в кармане ключ, с замиранием сердца, двинулся к двери.