Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…»
Шрифт:
Этот незначительный, чисто личный порыв короля Георга вызвал, однако, эффект домино. Когда 8 апреля британский кабинет министров узнал о посланной им телеграмме, от Георга потребовали показать ее, но король отказался. Она «носила чисто личный характер», – сказал министрам личный секретарь короля лорд Стэмфордхэм, и король «не склонен раскрывать ее текст». Собственно, Георг уже жалел, что его личное послание вообще было упомянуто в официальной телеграмме его министерства иностранных дел. Если его послание Николаю еще не было вручено адресату, то теперь король и не желал, чтобы Бьюкенен его вручал47.
Король Георг был явно раздражен. Шумиха, поднявшаяся из-за его телеграммы, отразилась в записи телефонного разговора между Хэнбери-Уильямсом и сотрудником британского Министерства иностранных дел Генри Верни. Остававшаяся
Королю и так приходилось действовать с величайшей осторожностью и выверять свои шаги с тщательностью человека, ступающего по зыбкой трясине. Поэтому он не повторил свой жест сочувствия, в котором так нуждался Николай, и не отправил своему кузену эту телеграмму снова. Георгу слишком ясно дали понять, насколько политически неоднозначно было бы истолковано любое его самостоятельное выражение поддержки бывшему царю. Британские власти не могли рисковать скомпрометировать новое Временное правительство России – их союзницы в войне. Единственное, что, по мнению Кабинета министров, король мог позволить себе на данном этапе крайне деликатного политико-дипломатического кризиса, было поддержать инициативу Бьюкенена. Тот предложил обратиться к Временному правительству с общим призывом о человеколюбии, который подчеркивал, что «любое насилие по отношению к императору» имело бы «прискорбный эффект» и «могло бы стоить нынешнему режиму симпатий со стороны Правительства Его Величества»49.
Вечером 21 марта к сэру Джорджу Бьюкенену в посольство Великобритании на Дворцовой набережной Петрограда явился посетитель. Как вспоминала впоследствии дочь Бьюкенена, Мерил, герцог Александр Лейхтенбергский, близкий друг императорской семьи, явился специально для того, чтобы «умолять моего отца немедленно сделать что-нибудь, чтобы вывезти императора, а также его жену и детей из России». «Они находятся в величайшей опасности, – настаивал он, – и если они не будут отправлены в Англию как можно скорей, то станет уже слишком поздно для того, чтобы можно было их вывезти, слишком поздно для того, чтобы можно было спасти их от грозящей им катастрофы»50.
На следующее утро, после еще одной встречи с Милюковым, только усугубившей тревогу посла, сэр Джордж телеграфировал в Лондон, в очередной раз «призывая к принятию срочных мер»51. У него были веские причины давить на свое правительство, поскольку «радикалы настраивали общественное мнение против его величества». «Я полностью согласен с тем, что император должен покинуть Россию прежде, чем агитация против него успеет накалить общественное мнение, и я искренне верю, что, невзирая на имеющиеся возражения, мне могут быть незамедлительно даны полномочия предложить его величеству убежище в Англии»52. В этот день мрачный Милюков сказал сэру Джорджу, что время на исходе. «Это последний шанс обеспечить этим бедолагам свободу и, возможно, спасти им жизнь», – сказал он53. «Я выразился очень категорично, – рассказал сэр Джордж вечером своей дочери. – Думаю, теперь им придется начать действовать»54.
Находящийся в Ставке генерал-майор Хэнбери-Уильямс также пытался надавить на британское правительство. Генерал Алексеев держал его в курсе развития событий в Петрограде после того, как Романовы были взяты под стражу в Царском Селе, и умолял незамедлительно телеграфировать,
«прося, чтобы правительство Его Величества сделало как можно более настоятельное представление о скорейшем предоставлении безусловных гарантий безопасности для отъезда всей императорской семьи в РОМАНОФФ [Мурманск] и дальнейшего их отплытия в Англию. Он опасается за их личную безопасность, если такие меры не будут приняты в самое ближайшее время»55.
Хэнбери-Уильямс мог только надеяться, что «все возможные шаги будут приняты безотлагательно»56. Однако «в глубине души» он считал выдвинутое Временным правительством «условие отъезда императора в Соединенное Королевство несправедливым и оскорбительным для него». Бывшему монарху следует по меньшей мере разрешить остаться в России, как он того желает, под защитой правительства, полагал он57.
И только 22 марта в резиденции британского премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж наконец встретился с личным секретарем короля лордом Стэмфордхэмом, чтобы обсудить бедственное положение, в которое попала российская императорская семья. Позднее к их дискуссии присоединились также министр финансов Эндрю Бонар Ло и постоянный заместитель министра иностранных дел лорд Хардиндж. Они пришли к выводу, что британское правительство, нравится ему это или нет, обязано «пригласить царя и императрицу поселиться в нашей стране» в интересах «их личной безопасности» и в качестве жеста солидарности с военным союзником. В исполнении просьбы Милюкова «отказано быть не может»58. Но не отказать в просьбе – это не то же самое, что добровольно предложить помощь. К тому же приглашение было обставлено условиями: правительство, министром которого является Милюков, должно будет дать гарантии того, что «Его Императорское Величество» будет обеспечен финансово, «достаточными средствами, дающими ему возможность жить здесь достойно, как ему и подобает»59.
Эти и другие условия были переданы в Петроград послом России в Лондоне Константином Набоковым после состоявшейся у него позднее в этот же день «дружественной беседы с глазу на глаз» с Хардинджем, подчеркнувшим, что пребывание царя в Англии будет сопряжено с «большими трудностями». Его правительство, сказал он Набокову, озабочено возможностью «нежелательной агитации», которая может начаться в Соединенном Королевстве в связи с присутствием в нем царя, и Временное правительство должно будет осуществлять жесткий контроль за всеми поездками граждан России в Англию и обратно во время пребывания здесь императорской семьи, дабы предотвратить «интриги и агитацию, направленные на восстановление монархии»60.
В тот момент никто, разумеется, понятия не имел, какого размера свиту захотят привезти с собой бывшие государь и государыня. Где они будут жить и кто за это заплатит? Возможно, им можно будет передать одну из королевских резиденций? Но Сэндрингем, Виндзор и Букингемский дворец регулярно использовались членами королевской семьи, а Осборн-Хаус на острове Уайт был превращен в санаторий для долечивания раненых офицеров. Единственной подходящей резиденцией, находящейся в собственности королевской семьи, был замок Балмораль, но Стэмфордхэм уверял, что там невозможно жить зимой61. (Когда Николай и Александра приезжали туда к королеве Виктории в 1896 году, вся их русская свита жаловалась на ужасающий холод, царивший в замке). Что касается финансового обеспечения семьи Романовых, то Милюков согласился на то, чтобы российское правительство выделило им «щедрое содержание», однако «попросил, чтобы тот факт, что Временное правительство взяло на себя инициативу в этом вопросе, не предавался огласке»62. В действительности, как царь признался обер-гофмаршалу двора графу Бенкендорфу после своего возвращения в Царское Село, у него в Англии не осталось никаких финансовых средств; «все вложенные им там деньги были возвращены в Россию», (на военные нужды), и «если он окажется в Англии, ему придется полагаться на благорасположение своих родственников»63.
По наблюдениям британских чиновников, Милюков все больше нервничал, опасаясь, что, «настаивая на предоставлении Англией убежища бывшему императору», он пошел дальше, «чем того хотели некоторые из его коллег»64. Как бы то ни было, 22 марта, после полудня, лорд Хардиндж проинформировал Бьюкенена в Петрограде, что британское правительство согласилось выполнить его просьбу принять у себя царя и его семью. 23 марта, в день, когда послы Франции, Италии и Великобритании объявили об официальном признании их правительствами нового режима в России, было наконец сделано британское предложение о предоставлении убежища императорской семье. Но вопреки тому, чего Милюков просил у Бьюкенена, правительство Дэвида Ллойд Джорджа требовало, чтобы в публичном объявлении об этом предложении было ясно заявлено, что оно было сделано по просьбе русских65.