Рок, туше и белая ворона
Шрифт:
– Да.
– подтвердила я, неуверенно, - Но ему нарочно никто не учил, просто в семье говорили на атапаскских языках, вот я и… - я не договорила, его внимательный умный взгляд, сеял во мне сильное смятение и тревогу. Я сжала порезанную ладонь под столом, рука откликнулась острой пульсирующей болью.
– У тебя в роду есть индейцы?
– Да.
– кивнула я. Он перебрал пальцами по поверхности стола.
– Кто если не секрет?
– Бабушка, была индеанкой.
– ответила я, - Хэнви - это фамилия, принадлежит роду, со времен гражданской войны, и колонизации в Америке, ну вы понимаете о чём я.
Я переборола ком в горле, отпив воды из стакана. Дерьмо, у меня руки трясутся.
– Конечно.
– кивнул он уверенно, - Бабушка уже не с вами, да?
– поинтересовался
– Да, и дедушка тоже.
– подтвердила я, уж лучше говорить об усопших родственниках, чем о еле живой мне, - Дедушка, был русским, просто жил в Америке, он был музыкантом.
– А мама?
– Мать на половину русская, на половину полячка. Она ваша коллега, кстати.
– заметила я. Мужчина слегка прищурился.
– Бизнес?
– Точно. Фирменная сеть, по трём или четырём городам. Честно говоря, точнее не скажу.
– призналась я. Понятия не имею, о её бизнесе. Мужчина немного нахмурился, явно что-то вспоминая.
– Константин Смолов… - проговорил он в сторону, - Громкое имя. Ваша семья, носила графский титул. Да, и сейчас собственно. Твой отец архитектор, верно?
– Да.
– подтвердила я и положила руки на стол. Его взгляд был сосредоточен на моём запястье, на инициальной нити и кресте на нём.
– Ты крещёная?
– Не так.
– ответила я ровным тоном, сгорая от леденящего ужаса внутри, - Я…. у меня не христианская религия.
– Анимизм?
– спросил мужчина немного подумав.
– Тотемизм.
– поправила я. Это было то, в чём сомнений не было, то, в чём я всегда могла быть уверенна. Никто не сможет уничтожить наши обычаи, а наши дети, кем бы они ни стали, будут уважать и хранить наши тайны.
«Которых у меня не будет» - напомнило мне моё подсознание.
– Тебе восемнадцать, верно?
– Да.
– подтвердила я. Мужчина подался вперёд облокачиваясь о стол, - Просто, извини, за сверхлюбопытство конечно, но как то в голове не укладывается.
– заявил мужчина сдержано мне улыбаясь, - Ты занимаешься музыкой, ты рисуешь, знаешь несколько языков, но… - он наводяще не договорил, предоставляя мне возможность объясниться. Да, как же ему объяснить, почему я не учусь в универе, не говоря об аварии, шизофрении? Лгать? Да, если он захочет все равно узнает.
– Я планирую всерьёз заняться музыкой.
Что ещё я могу сказать? Он с понимании кивнул, хотя едва ли он понял. Если бы понял: понял, что я не честна до конца, что ничего я не планирую, кто я в конце концов, меня бы здесь уже не было.
– Извини, я просто интересуюсь.
– сказал он, - Родина твоей бабушки, Северная Америка?
– Верно.
– подтвердила я, - Штат Юта.
Он на мгновение поджал губы, и усмехнулся, качая головой.
– Удивительно.
– он поймал мой взгляд, - У тебя татуировки на руках?
Я покосилась на свою руку. Он видимо увидел ворона на руке. Этого он может и не понять…
Я облизнула пересохшие губы.
– Да…
Но ответа ему явно было недостаточно. Я взяла себя в руки.
– Это мой тотемный знак.
– пояснила я, осторожно, - Ворон, как знак зодиака - весы и он же мой тайный наставник, как… ангел-хранитель.
Он просто кивнул, рассматривая птицу и посмотрел мне в глаза.
– А остальные?
Откуда он?… Где он мог видеть? Неуверенная, я всё же закатала рукава синего кардигана.
– Лунные фазы, отчасти это из-за индейской фамилии.
– показала я, и закатала рукав, отрывая вторую руку, - А это, мелодия, она много значит для меня.
Мужчина пробежался изучающим взглядом, по моим рукам, по татуировкам. Его взгляд был холоден как айсберг. На мгновение в глубоких карих глазах скользнуло что-то горькое, почти болезненное. Не смотря на меня, он расстегнул запонку на манжете светло голубой рубашки, и закатал рукав.
– Это они срывают?
Я задохнулась. Мой взгляд приковал шрам сантиметров в десять, не меньше, вдоль внутренней стороны левой руки. Я подняла взгляд на мужчину.
Что он делает? Выдаёт мне кредит доверия? Так кажется это называет док.
– Однажды я думал, что потерял единственного сына. По-настоящему и навсегда. У Рафаэля, роза на руке.
– сказал Рамир, застёгивая запонку, на манжете, - И надпись на латыни, на другой.
– Я знаю.
– шепнула я. Он поймал мой взгляд.
– Знаешь почему?
– Отчасти.
– Раф, вот так же как и ты носит крест, на запястье, но он не его. Это крест Розы, от своего он едва не отрёкся в своё время. У него были на это более чем веские основания, разумеется, он утратил веру.
Мужчина как-то выжидающе замер на мне взглядом. Возможно давая мне передышку, и время на осмысление.
– Когда ты потерял ритм божьего барабана - ты потерян для спокойствия и ритма своей жизни.
– сказала я полушепотом. Я едва могла расслышать свой голос.
– Не поспоришь.
– уверенно кивнул Рамир, - Но я православный, Виктория, всегда им был и буду. Я всегда верил, что моему сыну воздастся, добра, в сто крат больше, за всё зло, что ему причинили.
Он говорил уверенно, и словно ожидал от меня понимания. Я не знала, как с этим быть. Я не в коем случае не отвергаю христианства, это учение по своему бесконечно удивительно. Но люби омрачили чудо насилием и кровопролитиями. Там, где кончается сомнение, начинается фанатизм. Отталкивает именно этот ожесточённый фанатизм, он вообще, ни с какой свободой не совместим, в принципе. Фанатизм - это всегда ограниченность, и только. То же самое рабство, в итоге… Инквизиторы сжигали ведьм на костре, в то время, как слово «ведьма» берёт свои корни, от слова «ведать». Видеть, знать, и давать тому, кто нуждается в этом - вот собственно в чём заключалось их преступление против церкви. Так, где вообще заканчивается чудо Господнее и начинается колдовство? Где грань? Её нет. Просто нет никакой разницы. Разница познаётся в сравнении, и только последствия деяний могут рассказать о том, что является Добром, а что Злом. Эта религия вообще навязанная. Испокон веков те же славяне верили в Перуна, и прочих древних богов. Славяне - язычники, по сути своей. И всё их устраивало! Это потом уже веяния Византии принесли православие. Но разве это правильно? Учение должно приходить изнутри, а не снаружи. И что несёт в себе христианство? Крестовые походы, инквизиция - что это если не фанатизм, причём весьма нездоровый, на грани с порабощением. Это и есть порабощение. Испанцы завоевали и колонизовали Мексику, под флагом церкви. В 1519 г. Антонио Аламинос повел к «золотой стране» ацтеков девять кораблей Кортеса с 600 солдатами. Первая схватка с индейцами произошла на южном берегу залива Кампече в стране Табаско. Сломив сопротивление местного населения, Кортес послал три отряда внутрь страны. Встретив крупные военные силы, они отступили с большим уроном. Кортес вывел против наступающих туземцев все войско. Индейцы сражались с большой отвагой и не боялись даже пушек и коней. Тогда Кортес ударил с тыла своим небольшим кавалерийским отрядом. С тыла! Нападать со спины, это удел трусов, это отвратительно и низко. На острове Косумель, где был храм, почитаемый народом майя, по приказу Кортеса языческие идолы были разбиты! Разбиты вдребезги! А капище было превращено в христианский храм! При том, что крест почитался индейцами Юкатана ещё задолго до рождения Иисуса Христа! Вот и где, скажите мне была, в тот момент, хвалёная веротерпимость? Разумеется, Майя практически сразу приняли христианство, а куда деваться? Жить-то хочется. Я верю в Бога, но не верю я, в такого Бога, который сидит над муравейником, и преломляет солнце сквозь лупу. Моя вера, проста, в ней нет заповедей, в ней есть легендарный опыт накопленный покорениями, в ней есть гармония и мудрость. Моя вера, говорит мне, что человек сам делает свои стрелы, что, если тебе не за что благодарить Бога, виноват ты, не Он. И когда Великий Дух посылает новый день, он посылает его - всему. Великий Дух везде; он слышит все, что находится в наших умах и сердцах, и необязательно говорить с Ним громко. Великий Дух несовершенен. У него есть светлая сторона и темная. Иногда темная сторона дает нам больше знаний, чем светлая. Ведь у души не будет радуги, если в глазах не было слёз. Мы не хотим церквей, потому что они научат нас спорить о Боге. И, мы не беспокоим людей об их религии.