Рокоссовский
Шрифт:
Рокоссовский предложил нанести не один, а два главных удара на своем фронте. Константин Константинович вспоминал:
«Изучение местности и состояния вражеской обороны убедило в том, что на правом крыле фронта целесообразно нанести два удара с разных участков: один — силами 3-й и 48-й армий из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой — силами 65-й и 28-й армий из района нижнее течение Березины, Озаричи в общем направлении на Слуцк. Причем оба удара должны быть главными. Это шло вразрез с установившимся взглядом, согласно которому при наступлении наносится один главный удар, для чего и сосредоточиваются основные силы и средства. Принимая несколько необычное решение, мы шли на известное распыление сил, но в болотах Полесья другого выхода, а вернее сказать — другого пути к успеху операции у нас не было.
Дело в том, что местность на направлении Рогачев, Бобруйск позволяла сосредоточить там в начале наступления силы только 3-й армии и лишь частично 48-й. Если этой группировке не помочь ударом на другом участке, противник мог бы не допустить здесь прорыва его обороны, у него осталась бы возможность перебросить сюда силы с не атакованных нами рубежей. Два же главных удара решали все проблемы: в сражение одновременно вводилась основная группировка войск правого крыла фронта, что было недостижимо на одном участке из-за его сравнительной ограниченности; противник терял реальные возможности маневра; успех, достигнутый пусть даже сначала на одном из этих участков, ставил немецкие войска в тяжелое положение, а нашему фронту обеспечивал энергичное развитие наступления.
К этому необходимо добавить, что правый фланг 3-й армии упирался в район, занимаемый противником не только по западному, но и по восточному берегу Днепра. Это вынуждало нас принять надлежащие меры для обеспечения правого фланга армии и фронта. Удар 65-й и 28-й армий на левом берегу Березины в направлении Бобруйск, Осиповичи лишал противника возможности перебросить свои силы с этого участка против 3-й армии, и наоборот. Ударами на двух направлениях вводилась в сражение одновременно основная группировка сил правого крыла фронта, чего нельзя было достигнуть ударом на одном участке из-за его сравнительной
На совещании в Ставке для каждого фронта были установлены сроки наступления, определены силы и средства, а также время их поступления. Большое значение придавалось организации тесного взаимодействия между фронтами, в особенности между 3-м (командующий генерал-полковник И. Д. Черняховский) и 1-м Белорусским, на которые Ставка возлагала основные задачи. Войска этих фронтов должны были быстро продвинуться на запад и сомкнуться своими флангами западнее Минска, чтобы затем уничтожить окруженную вражескую группировку.
Окончательно план наступления отрабатывался в Ставке 22 и 23 мая. Наши соображения о наступлении войск левого крыла фронта на люблинском направлении были одобрены, а вот решение о двух ударах на правом крыле подверглось критике. Верховный Главнокомандующий и его заместители настаивали на том, чтобы нанести один главный удар — с плацдарма на Днепре (район Рогачева), находившегося в руках 3-й армии. Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого „продумывания“ приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили.
— Настойчивость командующего фронтом, — сказал он, — доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха».
Память немного подвела Константина Константиновича. Это памятное заседание в кремлевском кабинете Сталина происходило 26 мая 1944 года. На нем присутствовали члены ГКО, А. М. Василевский, А. И. Антонов, С. М. Штеменко, командующие всеми фронтами, которым предстояло участвовать в операции «Багратион», а также Л. 3. Мехлис и командующие родами войск. На этом совещании был утвержден окончательный план операции. Ее предполагалось начать 19 июня, но, как всегда, не успели с сосредоточением войск и запасов. Поэтому разведка боем была осуществлена 22 июня, а общее наступление началось 23 июня.
Перед этим, 25 мая, у Сталина, судя по составу приглашенных, также обсуждался план операции «Багратион», только Рокоссовского на этом совещании не было. На нем присутствовали, кроме членов ГКО, Г. К. Жуков, А. М. Василевский, А. И. Антонов, С. М. Штеменко, командующие родами войск H. Н. Воронов (командующий артиллерией РККА), Н. Д. Яковлев (начальник ГАУ РККА), Я. Н. Федоренко (командующий бронетанковыми и механизированными войсками РККА), А. А. Новиков (командующий ВВС РККА), а также начальник ГлавПУРа А. С. Щербаков. Очевидно, «Багратион» в первый день обсудили на уровне Генштаба и командующих родов войск, прежде всего с точки зрения того, какие силы и средства могут потребоваться для проведения операции. Во второй же день вместе с командующими фронтами решали вопросы о задачах фронтов и армий, в том числе направления ударов и предполагаемое продвижение по дням операции. А 22 и 23 мая Сталин принимал не высокопоставленных советских военных, а Ванду Василевскую, Тадеуша Василевского, Казимира Сидора, Яна Стефана Моравского (Галимана), Мариана Спыхальского и других лидеров просоветского Союза польских патриотов и Крайовой рады народовой. Накануне, 21 мая, Сталин встречался с Зигмунтом Берлингом, будущим командующим 1-й армией Войска польского. Очевидно, эти встречи укрепили у Сталина преувеличенные представления о силе польских коммунистов и их способности возглавить восстание в Варшаве при подходе к польской столице советских войск.
Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Эрнст Буш всерьез опасался, что растянутый фронт его войск не выдержит нового мощного советского удара. Поэтому он 20 мая при посещении Ставки попросил разрешить отвести войска к Днепру или даже Березине, что позволило бы сократить фронт более чем на 200 километров и уплотнить боевые порядки обороняющихся. Однако Гитлер отверг это предложение. Фюрер понимал, что в ближайшие недели должны последовать как высадка союзников во Франции, так и новое большое наступление Красной армии. Отвод к Днепру не предотвращал угрозу окружения группы армий «Центр» и не решал проблемы кардинальным образом, тем более что наиболее боеспособные танковые дивизии пришлось перебросить на Запад. Там у Гитлера еще теплилась надежда, что при высадке удастся нанести поражение англо-американским войскам и сбросить их в море.
Теоретически Гитлер мог бы предотвратить разгром вермахта в Белоруссии, если бы еще в мае санкционировал отход группы армий «Центр». Однако отходить пришлось бы не к Березине, а минимум к Бугу, а то и к Висле. В этом случае Красная армия уже к началу июня могла оказаться у границ Германии. Но Гитлер боролся уже не за победу, а только за выигрыш времени, надеясь либо на раскол противостоящей ему коалиции, либо на изобретение «чудо-оружия», способного коренным образом изменить ход войны. А для выигрыша времени необходимо было удерживать территорию. С точки зрения выигрыша времени, даже потеря значительных немецких сил в Белоруссии оправдывалась, поскольку тем самым продвижение Красной армии к границам рейха было задержано хотя бы на полтора-два месяца и появлялся хоть какой-то шанс отразить высадку союзников. Поэтому Гитлер запретил отход немецких войск и, несмотря на риск окружения, решил обороняться на прежних рубежах.
Единственная надежд группы армий «Центр» заключалась в танковом корпусе СС, который дислоцировался в Польше. Его дивизии могли бы нанести контрудар по советским войскам в случае их наступления как на Ковельском и Львовско-Сандомирском направлении, так и в Белоруссии. Это задержало бы продвижение наступающих и дало бы шанс хотя бы части войск группы армий «Центр» избежать гибели. В середине июня корпус СС должен был провести широкомасштабную разведку боем под Ковелем. Однако уже 11 июня, через пять дней после высадки союзников в Нормандии, когда стало ясно, что сбросить их в море не удастся и бои принимают затяжной характер, три танковые дивизии СС отправились во Францию. Здесь они понесли большие потери от англо-американской авиации, но помогли стабилизировать фронт до конца июля. Помочь же группе армий «Центр» было уже нечем.
Согласно плану операции «Багратион», четыре армии правого крыла 1-го Белорусского фронта должны были окружить и уничтожить Бобруйскую группировку, овладеть городами Бобруйск, Глуша, Глуск, а затем наступать на Бобруйско-Минском и Бобруйско-Барановичском направлениях. Войска левого крыла переходили в наступление только после окружения немецких войск в районе Минска и выхода войск правого крыла на рубеж Барановичей.
П. И. Батов вспоминал:
«Во второй половине мая командующий фронтом вызвал в Гомель на Военный совет всех командармов. Он сделал короткий доклад. Операция под кодированным названием „Багратион“, говорил К. К. Рокоссовский, планируется Ставкой Верховного Главнокомандования как один из основных ударов на советско-германском фронте. В ней примут участие 1-й Прибалтийский фронт на Витебском направлении, 3-й Белорусский — на Оршанском, 2-й Белорусский — на Могилевском и 1-й Белорусский — на Бобруйском направлениях.
Данные о соотношении сил в масштабе всей операции: по пехоте на нашей стороне двукратное превосходство, а по технике — в три-четыре раза. Танков и самоходных установок свыше 5 тысяч, самолетов — 5 тысяч, орудий и минометов — 31 000 против 10 000, которыми располагал противник.
Рокоссовский сообщил, что Ставка поручила координировать действия фронтов маршалам А. М. Василевскому и Г. К. Жукову.
Войскам фронта ставилась задача: правым крылом разгромить вражескую группировку в районе Бобруйска и выйти на линию Пуховичи — Слуцк — Осиповичи; левым крылом сковать противника и готовиться к наступлению на люблинском направлении. Перед фронтом нашей ударной группировки немцы имели 14 дивизий 9-й армии, 2600 орудий и 110 танков.
Решение командующего: прорвать немецкую оборону двумя ударными группировками, действующими по сходящимся направлениям. С севера на Бобруйск, Осиповичи наступают две армии — 3-я и 48-я, в прорыв входит танковый корпус Бахарева. С юго-запада наносят удар на Осиповичи 65-я и 28-я армии и конно-механизированная группа И. А. Плиева, в прорыв вводится Донской танковый корпус (наш неизменный и верный соратник!) и вместе с танкистами генерала Бахарева перерезает пути отхода противника на запад».
Рокоссовский боролся против бессудных расстрелов. Вот замечательный документ, доказывающий это, — директива, изданная 27 мая 1944 года военным советом 1-го Белорусского фронта в связи с вопиющими случаями самоуправства командиров всех уровней, повлекшими за собой трагические последствия. Она появилась сразу после окончательного утверждения плана операции «Багратион».
Директива гласила:
«Командир 12-й дивизии нашего фронта полковник Гавилевский в ходе последних боев без обстоятельного разбора дела, без суда расстрелял командира батальона майора Дурнова. Майор Дурнов был награжден за время войны орденами Суворова 3 степени, Красного Знамени и Красной Звезды и характеризуется как храбрый и грамотный офицер. Этот позорный для фронта случай не единичен. Военный Совет фронта решительно осудил действия Гавилевского и предал его суду Военного трибунала.
Некоторые офицеры, даже из состава высшего комсостава, до сих пор не понимают того, что самочинным расстрелом, самоуправством, грубым нарушением закона они не укрепляют воинскую дисциплину, а наоборот, подрывают ее, что такие действия не поднимают авторитет командира в глазах подчиненных, а наоборот, подрывают его авторитет, дискредитируют и позорят командиров, допускающих эти факты.
Совершенно недопустимым является также, что вышестоящие командиры в армиях, соединениях и частях недостаточно борются с фактами самочинных расправ, не предупреждают такие случаи.
Партийные и политические органы в частях, соединениях и армиях также не ведут борьбы с этими позорными явлениями.
Военный Совет фронта требует от всех генералов, офицеров и политработников искоренить случаи самочинных расстрелов без суда и другие факты произвола в отношениях между военнослужащими.
Военным Советам армий, командирам соединений и частей разъяснить и потребовать от офицеров строгого соблюдения уставных положений о порядке служебных взаимоотношений командира с подчиненными.
Напомнить офицерам и командирам частей, что применение оружия допустимо только в крайних случаях, предусмотренных приказом Наркома Обороны № 227 (строго говоря, этот приказ не слишком точно трактовал обстоятельства, при которых командир мог применять оружие по отношению к подчиненным; там только утверждалось: „Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования. Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины“. — Б.С.), лишь в сложной боевой обстановке и только в целях обеспечения и понуждения к выполнению боевой задачи.
Командирам и политорганам, не оставляя ни одного случая самочинного расстрела без тщательного расследования, всемерно предупреждая эти факты и донося немедленно о них Военному Совету фронта.
Прокурору фронта направить работу военных прокуроров на искоренение случаев самоуправства в войсках, привлечения виновных к судебной ответственности».
За директивой последовало специальное письмо о самочинных расстрелах члена военного совета 1-го Белорусского фронта Н. А. Булганина, адресованное Г. М. Маленкову. Там отмечалось: «…Военная прокуратура собрала данные о фактах самочинных расстрелов на фронте. Установлено, что за время с 1 января по 1 мая 1944 года было 30 случаев самочинных расстрелов, из них: по 3 Армии — 1, по 70–4, по 47–5, по 48–6, по 65–6, по 69–8».
Факты сводились к следующему:
«1.6 апреля 1944 года на наблюдательном пункте 132 дивизии полковника Гавилевского был расстрелян командир 2 стрелкового батальона 498 стрелкового полка майор Дурнов при следующих обстоятельствах:
2 стрелковый батальон 498 сп 6. IV—44 г. занимал оборону. Его соседи были: справа — 1 сб 498 сп и слева — 1 сб 712 сп. В 16 час. 30 мин. 6. IV противник, после артиллерийской подготовки перешел в наступление на участке первого батальона 498 сп и первого батальона 712 сп. В результате предпринятого наступления оба батальона были сбиты со своих рубежей и в беспорядке стали отступать, что же касается 2-го батальона 498 сп, которым командовал майор Дурнов, то последний прочно удерживал свой рубеж. Все атаки на участке этого батальона были отбиты.
Не имея связи с полком и соседями в течение полутора часов и незнания вследствие этого обстановки, майор Дурнов принял решение направиться лично на КП полка для уточнения обстановки и доклада. Командование батальоном переложил на своего заместителя по строевой части майора Сорокина.
Противник, воспользовавшись отходом первого батальона 498 сп и первого батальона 712 сп, прикрывавших фланги 2-го батальона, по уходе Дурнова, не знавшего обстановки, отрезал батальон от остальных сил полка и дивизии, вследствие чего Дурнов в свой батальон возвратиться не смог.
Начальник дивизионной разведки майор Скворцов в 19.00 по радио доложил командиру дивизии Гавилевскому обстановку, сообщив при этом, что 2-й батальон оказался в окружении, а командир батальона майор Дурнов — в расположении 1-го батальона.
Полковник Гавилевский, не зная обстановки и причины нахождения майора Дурнова в 1 батальоне, приказал по радио майору Скворцову немедленно майора Дурнова за трусость и паникерство расстрелять. Но так как майор Дурнов был на КП командира полка, Скворцов приказание командира дивизии не выполнил, о чем и доложил полковнику Гавилевскому.
Гавилевский передал свое приказание о расстреле майора Дурнова командиру полка Чижевскому.
Командир полка Чижевский не выполнил этого приказа и отправил майора Дурнова в дивизию.
В дивизию майор Дурнов прибыл около 20.00 часов и пытался доложить командиру дивизии Гавилевскому обстановку и просил в ней разобраться. Гавилевский отказался выслушать доклад майора Дурнова и приказал сержанту комендантского взвода Харлову, а также своему адъютанту старшему лейтенанту Телегину майора Дурнова расстрелять. Дурнов был расстрелян.
Перед расстрелом Дурнов просил снять с него ордена. Дурнов был награжден тремя орденами: Красной Звезды, Красного Знамени и Орден Суворова 3 степени. Однако в этом ему было отказано.
Командир дивизии Гавилевский Военным Советом отстранен от должности и предан суду.
2. 3 апреля с. г. командир взвода противотанковых ружей 339 отдельного истребительно-противотанкового дивизиона младший лейтенант Свириденко, будучи на огневых позициях, организовал вместе со своими подчиненными пьянку. Во время выпивки противник обстрелял боевые порядки артогнем.
Младший лейтенант Свириденко приказал ефрейтору Иванову, участвовавшему в этой пьянке, занять огневые позиции. Иванов, будучи пьяным, не в состоянии был выполнить приказ Свириденко. Тогда Свириденко его расстрелял.
Приговором Военного трибунала Свириденко осужден к 8 годам лишения свободы с применением примечания 2 к ст. 28 УК, т. е. с посылкой на фронт в штрафные части.
3. В ночь на 12 апреля с. г. рядовой 2 роты 1-го стрелкового батальона 110 гвардейского стрелкового полка 38 гвардейской дивизии Каджиев был обнаружен спящим на посту. Командир роты лейтенант Кубышко, узнав об этом, вызвал к себе Каджиева и, установив, что Каджиев действительно спал на посту, принял решение расстрелять Каджиева перед строем и тут же свое решение выполнил.
Приговором Военного трибунала Кубышко осужден к 7 годам лишения свободы с применением примечания 2 к ст. 28 УК, т. е. с посылкой на фронт в штрафные части.
4. 3 апреля с. г. старшина хозвзвода 2 батальона 113 гвардейского стрелкового полка 38 гвардейской стрелковой дивизии Демидкин, следуя на передовые позиции, обнаружил на лесной тропинке отдыхающего бойца с перевязанной головой. Демидкин решил проверить, действительно ли этот боец ранен. Когда боец снял с головы повязку, Демидкин установил, что никакого ранения головы нет. Тут же Демидкин этого бойца расстрелял.
Приговором Военного трибунала Демидкин осужден к 8 годам лишения свободы с примечанием ст. 28 УК с направлением в штрафные части на фронт.
5. 15 апреля с. г. связисты 1 стрелкового батальона 1297 стрелкового полка 160 стрелковой дивизии под командованием помкомвзвода связи Козлова работали по проводке телефонной линии. Козлов почувствовал себя больным и ушел на хутор отдыхать, оставив своих подчиненных на работе. На хутор приехал заместитель командира батальона старший лейтенант Татаринцев и, обнаружив Козлова спящим, стал его избивать, а затем выстрелом из пистолета убил Козлова. Татаринцев был пьян.
Татаринцев предан суду Военного трибунала.
6. 8 января с. г. помощник начальника штаба 4 отдельного стрелкового батальона 115 отдельной стрелковой бригады старший лейтенант Смурников получил от начальника штаба бригады майора Шехтера приказание выяснить, почему в 1 стрелковую роту не доставляются боеприпасы. Смурников отправился в тыл батальона и установил, что старшина 1 роты Бочкарев напился пьяным и заснул в блиндаже и что поэтому доставка боеприпасов в роту не организована. Смурников вызвал Бочкарева к себе и из пистолета застрелил его.
Смурников предан суду.
7. Заместитель командира 220 сп 4 сд по политчасти майор Грищенко 1 февраля с. г. двумя выстрелами из пистолета убил старшину хозвзвода 2 батальона 101 сп Банных. Грищенко был пьян. Занимаясь размещением штаба полка, он выгонял несколько раз Банных из одного дома в другой. Когда Банных пришел за своими вещами, Грищенко обругал его и вытолкнул в сени, а затем взял у своего ординарца пистолет и двумя выстрелами убил Банных.
Грищенко осужден.
8. 5 февраля с. г. заместитель командира 2 батальона 471 сп 73 сд старший лейтенант Мойса по приказанию командира батальона старшего лейтенанта Садыкова расстрелял тяжело раненного на поле боя командира 4 роты того же полка лейтенанта Шевченко, который был заподозрен в трусости. Расследованием установлено, что никакой трусости Шевченко не проявил.
Садыков осужден.
9. 6 февраля с. г. командир 307 сд генерал-майор Еншин на своем НП лично расстрелял и. о. начальника артиллерии 1019 сп капитана Баранкова. На Еншина наложено административное взыскание Военным Советом армии.
10. В феврале с. г. и в марте с. г. в 188 отдельной штрафной роте имели три случая незаконного расстрела красноармейцев штрафников командиром роты лейтенантом Каштановым. Были расстреляны три бойца за то, что они отстали от роты в момент марша на исходные позиции.
Каштанов предан суду Военного трибунала.
11. 9 января помощник начальника 1-го отделения штаба 60 Севской стрелковой дивизии майор Демченко расстрелял командира 2 минометной роты 2 стрелкового батальона 1481 сп старшего лейтенанта Куц. Обстоятельства расстрела таковы.
Куц в состоянии сильного опьянения явился к командиру полка майору Штептеву для получения боевой задачи. Вместо того, чтобы отстранить его от командования ротой, ему было приказано отправиться в подразделение для выполнения боевой задачи. Вместо управления огнем минометных батарей, Куц оказался в лесу в тылу боевых порядков своей роты и боем не управлял. В лесу его обнаружил майор Демченко. Связавшись с командиром 60 сд полковником Богоявленским, майор Демченко доложил ему о поведении Куц. Полковник Богоявленский отдал приказание расстрелять Куц. Последний был расстрелян.
12. 21 января с. г. командир 372 сп 218 сд подполковник Рябов расстрелял командира пулеметной роты 2 батальона лейтенанта Митрофанова. Когда подполковник Рябов явился в роту для проверки боевой готовности подразделения, он застал людей, в том числе и Митрофанова, спящими, боевое охранение отсутствовало, пулеметы не охранялись, командиры взводов на местах не оказались. Рябов пытался разбудить Митрофанова, но последний не вставал. Двумя выстрелами в упор Рябов расстрелял Митрофанова (подполковник, кажется, даже не удосужился разбудить свою жертву. — Б. С.).
22 января сам Рябов был тяжело ранен и на самолете эвакуирован в тыл.
Приведенные факты показывают, что самоуправства и самочинные расстрелы приняли распространенный характер. В целях решительной борьбы с этими позорными фактами Военный Совет фронта издал прилагаемую директиву.
Соответственно ориентированы на предупреждение этих преступных случаев политорганы и члены военных советов армий».
Бросается в глаза повышенная концентрация самочинных расстрелов в штрафных частях — в одной только роте расстреляли трех из тридцати жертв по всему 1-му Белорусскому фронту.
Генералы в штрафные части не попадали, расстреливали их крайне редко и почти исключительно в 1941 году. Проступки, за которые лейтенанты и капитаны прямиком шагали в штрафбат, для высших офицеров часто заканчивались всего лишь выговором или снятием с должности.
Вот еще один самочинный расстрел, имевший совсем иной исход, чем перечисленные выше, только потому, что его фигурантом был генерал, да еще пользовавшийся покровительством самого Жукова. По этому поводу начальник Главного управления кадров Красной армии генерал-полковник Ф. И. Голиков писал секретарю ЦК КПСС Г. М. Маленкову 30 апреля 1944 года: «Маршал Советского Союза тов. Жуков (шифровкой № 117 396 от 28 апреля с. г.) донес на имя Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза тов. Сталина о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором Афониным начальника 237 стрелковой дивизии майора Андреева. Представляю Вам по этому вопросу копию моего доклада на имя тов. Сталина».