Роковая любовь
Шрифт:
Нильс увидел, как молодая блондинка встала и нервно бросила монетку на столик. Она вышла из бистро, не обернувшись, не допив свое пиво, возможно, испугавшись той настойчивости, с которой он наблюдал за ней в течение пяти минут. Официант подобрал монету и, убирая стакан, бросил на Нильса осуждающий взгляд, а тот виновато улыбнулся в ответ. Не мог же он объяснять, что определенный тип женщин завораживает его и погружает в бесконечную меланхолию. В каждой блондинке он все еще искал образ матери, психиатр объяснял ему это сотни раз. Возможно, именно в этом скрывалась причина его привязанности к Лоре?
Против собственного желания Нильс провожал блондинку глазами, пока она торопливо шла по тротуару
– Что вам до этой женщины? Вы что, ее знаете? – проворчал подошедший официант.
– Да нет...
– Ну и оставьте ее в покое! К тому же вы ушли, не заплатив.
Нильс протянул купюру в десять евро, оставил сдачу и пошел в противоположном направлении. Банальное падение незнакомки потрясло его так, что он начал паниковать. Сначала ему надо бы успокоиться, а потом подумать о том, чтобы подлечиться, поскольку этот инцидент был далеко не первый. Два или три года назад он увидел, как с помоста на съемочной площадке упала ассистентка. Помнится, он закатил из этого целую истерику. Была ли она блондинкой? Он запомнил только тот ужас, который испытал. Можно ли это назвать нарушением поведения, навязчивой идеей или фобией? Да, несомненно. Его мать умерла именно так: она упала со стремянки, стоя на верхней ступеньке, когда мыла окна. Падение с четвертого этажа на плиты, выстилающие двор, не оставило ей ни малейшего шанса. Когда он думал об этом, его охватывал ужас. У него не сохранилось никаких осознанных воспоминаний об этой сцене, хотя он находился в той же комнате, скорее всего, погруженный в игру. Через несколько минут после падения в комнату зашли два жандарма и увели его. Он ждал возвращения отца в комнате соседки на первом этаже, единственное окно которой выходило во двор, где суетились врачи скорой помощи,– впрочем, и этого он не помнил. Позднее Марсьяль доступно рассказал ему о произошедшем. Рассказал один-единственный раз. Несмотря на расспросы сына, он отказывался говорить на эту тему, словно память об Анеке принадлежала только ему. «Ты почти не знал свою маму,– говорил он сыну,– лучше будет, если ты ее забудешь. Помни только о том, что это была самая замечательная женщина в мире». Сам же отец не забывал Анеке никогда. Достаточно было заговорить при нем о Швеции, как он сразу замыкался в себе.
У Нильса была лишь одна фотография матери, достаточно впечатляющая, снятая на показе моды в Париже. Два года назад он решил увеличить снимок, который теперь висел на стене в гостиной. Каждый приятель обязательно спрашивал его, кто такая эта роскошная северянка, одетая в черную шубку от «Шанель»? Он с гордостью говорил, что это его мать. После того как первое удивление шло на спад, все неизменно отмечали очевидное сходство. Именно ей Нильс был обязан светлой шевелюрой, стройной фигурой и не лишенными грациозности жестами. Почти чрезмерными для мужчины, за что иногда он выслушивал упреки, но только не от Лоры, которую, напротив, прельщала его хрупкость. Если ее на самом деле волновали эти качества, то почему она влюбилась в Виктора? Мужественный, уверенный в себе, защитник по натуре – в нем не было ничего от мужчины, к которому можно относиться по-матерински!
Последнее, о чем ему следовало подумать сегодня вечером,– это о брате. В тысячный раз он пытался убедить себя, что Виктор без особых проблем заново построит свою жизнь, как только преодолеет трудный период развода.
Как я мог так поступить с ним?
Нильс вдруг остановился посреди тротуара, раздавленный сожалением. Оба брата были для него чем-то священным, они всегда проявляли необыкновенную доброту к нему, окружали его лаской, в которой
Не обращая внимания на обходящих его прохожих, он погрузился в нахлынувшие на него воспоминания детства. Когда ему было семь лет, он подумал, что было бы забавно угостить жвачкой сиамскую кошку Бланш, и животное в итоге чуть не задохнулось. Максим, пытавшийся вытащить жвачку у кошки из глотки, был жестоко исцарапан, и именно его отругали родители. Из всех шалостей, которые придумывал Нильс, самая худшая касалась отцовской машины, стоявшей во дворе нотариальной конторы. Ему было тринадцать лет, но он считал себя вполне взрослым, чтобы водить машину или, по крайней мере, выполнять кое-какие маневры. Разумеется, дело закончилось тем, что он помял крыло. В сущности, ему нечего было опасаться отца, который все прощал, однако грандиозность катастрофы повергла его в панику. Он в слезах бросился искать защиты у Виктора. А тот как раз записался на курсы вождения и мог сказать, что хотел потренироваться, а это было более приемлемо, чем проказа младшего. Войдя в положение Нильса, Виктор сознался вместо него, и Марсьяль лишил среднего сына права на развлечения. В тот же вечер он должен был идти на праздник в честь окончания школы, который устраивали его одноклассники. Запертый в комнате, Виктор с трудом смирился, но так и не выдал младшего брата.
С тех пор Нильс всегда чувствовал себя его должником.
Вдруг он резко выхватил из кармана куртки мобильный телефон. Он не мог ждать ни секунды, он должен поговорить с Виктором, поговорить немедленно! Он пролистал телефонный справочник и нажал клавишу. Через четыре гудка Виктор ответил.
– Это Нильс, Вик, пожалуйста, не вешай трубку...
– Что-нибудь с Тома?
– Нет! Нет, у всех все в порядке, извини, что напугал тебя... Я просто хотел сказать тебе, что...
Ему потребовалось сглотнуть ком, который вдруг застрял в горле. То, что он стал врагом для Виктора, было невыносимо, и он хотел найти способ помириться с ним.
– Макс отказывается меня выслушать, папа бранится каждый раз, когда я звоню, и никто из них не говорит, как у тебя дела. Я очень переживаю, Вик! Когда я думаю о тебе, я...
– Нильс, что именно тебе надо? Мое благословение? Давай, трахай Лору спокойно, а я, в конце концов, наплюю на вас.
Грубый тон доказывал, что Виктор продолжал страдать, и его злопамятность была все той же.
– Честное слово, Вик, я не знаю, что делать. Мне бы хотелось, чтобы мы могли встретиться с тобой, объясниться и...
– Ты думаешь, тебе удастся объяснить мне, почему ты увел мою жену? Шутишь? Во всяком случае, ты – последний, с кем мне хотелось бы увидеться.
– Но нельзя-же рассориться на всю оставшуюся жизнь? – жалостливо сказал Нильс.
– Почему нет? Что нам мешает?
– Ты топишь меня...
После короткой паузы послышался длинный гудок. Вместо того чтобы смягчиться, Виктор повесил трубку. Ошалевший Нильс вдруг пришел в себя и увидел вокруг снующую толпу. Люди торопились в кинотеатры – как раз начинался восьмичасовой вечерний сеанс. А он, Нильс, возможно, так и не увидит своего имени, написанного на экране большими буквами.
Нильс чувствовал себя разбитым, ему не хотелось возвращаться домой и не хотелось видеть Лору. Он поискал глазами бистро. Сейчас он напьется и постарается забыть, в какую заваруху попал. Неужели он вправду надеялся, что брат простит его? Он без труда представил себе, как Виктор, один-одинешенек в этом огромном доме, выведен из равновесия его никчемным телефонным звонком, разбередившим его ревность и страдание. Кого он теперь ненавидит больше – Лору или Нильса?
Он будет обижен на меня всю оставшуюся жизнь и будет прав!