Роковая монахиня
Шрифт:
— Я не переношу в доме найденных вещей, — сказала госпожа фон N. — Нужно придерживаться старого доброго закона: если кто находит на улице имущество, должен отдать его на хранение ближайшему священнику.
До сих пор я еще не рассказал о своей встрече на лестнице. Сначала меня от этого удерживало свежее воспоминание о сказанных по этому поводу словах Фридриха и его удивленном взгляде, потом мое внимание захватила история с ножом. Но теперь мне снова вспомнилась эта встреча. Какое мне дело до удивления Фридриха?
— Когда я шел к вам, мне повстречалась на лестнице молодая дама. Я подумал было, что она идет от вас, но Фридрих
— Надеюсь, это не была воровка, которая пробралась в дом? — озабоченно спросила госпожа фон N.
— Нет, — сказал я, — насчет этого я могу вас полностью успокоить, сударыня. Это была весьма благородная, красивая, изысканно одетая дама, которая, судя по ее костюму, возвращалась с приема или собиралась туда направиться. Она была поразительно похожа на фрейлейн Антонию.
Меня попросили рассказать об этой встрече поподробнее, что я и сделал. Мать с дочерью при этом внимательно смотрели на меня, и я заметил, что несколько раз они обменялись между собой удивленными или даже обеспокоенными взглядами.
— Все это довольно странно! — сказала госпожа фон N, когда я закончил свой рассказ. — Кто же это мог быть?
Позвали Фридриха и спросили у него. Он пожал плечами и сказал ворчливо:
— Это совершенно невозможно, чтобы господин доктор встретили на лестнице какую-то даму. Господин доктор изволят шутить.
Я готов был отвесить пощечину этому наглецу.
Госпожа фон N смущенно подала знак рукой, заставивший Фридриха замолчать. Когда он ушел, наступила неловкая пауза.
— Однако эту даму, — сказал я решительно, — я видел так же ясно и отчетливо, как вижу вас. Не с неба же она упала и сквозь землю не могла провалиться, а в призраков я не верю!
Тут я почувствовал болезненный укол в груди. «Не лги! — сказал мне какой-то внутренний голос. — Ты ведь веришь в призраков! Ты их боишься! Берегись, как бы они тебя сегодня вечером не напугали!»
У меня пробежал мороз по коже. Я не мог произнести ни слова. Госпожа фон N попыталась, заговорив о посторонних вещах, продолжить непринужденную беседу, однако это ей не удалось, и, когда через некоторое время я поднялся, чтобы удалиться, дамы не стали меня удерживать. У меня было такое чувство, что в этот вечер я им явно не понравился. «Сейчас они наверняка весьма нелестно отзываются обо мне», — говорил я себе, медленно шагая по улице. Было одиннадцать часов — я слышал, как пробили часы на башне, — когда я добрался домой. Я открыл дверь подъезда. Газ был выключен, в прихожей и на лестнице царила глубокая тьма.
21 января
Вчера вечером я не смог продолжить свои записи. К тому времени стемнело, а в последние недели я могу собраться с мыслями и изложить их на бумаге лишь при свете дня. Когда на улице становится тихо, меня начинает отвлекать каждый, пусть даже едва различимый шорох в моей комнате. Просто невероятно, какие зловещие звуки прячутся в каждом ее углу, только и дожидаясь того, чтобы испугать меня.
Мой письменный стол стоит у окна. Пока солнце на небе и я вижу людей, идущих по улице, я спокоен, однако ночи мои ужасны. Раньше для успокоения мне было достаточно того, что я оставлял зажженным свет в своей комнате и что перед моей кроватью ночью спала моя маленькая чуткая собачка; но теперь я начинаю чувствовать безотчетный страх, как только закрываю глаза. Жуткие картины, перекошенные гримасы людей и морды животных всплывают перед моими глазами, пока я их снова не открою. Сон бежит от меня, и только крайнее утомление дает мне наконец возможность заснуть. Если бы я не стеснялся перед Францем, то я распорядился бы, чтобы он спал в соседней комнате и оставлял открытой дверь в эту комнату.
Когда я позавчера вечером вернулся домой, там царила тишина и ночь. Я стал искать в карманах спички, чтобы зажечь свет, но не мог найти маленькую жестяную коробочку, в которой я их обычно хранил и с которой я никогда не расставался. Какое-то время я стоял в нерешительности у двери. Что я должен был делать? Пойти в клуб и попросить там спичек? Нет! Мне самому было стыдно своей трусости. Я привык превозмогать ее. «Я не хочу ей поддаваться,» — сказал я себе и на ощупь пошел вперед, чтобы найти лестницу. Тут совсем рядом с собой я услышал шепот и хихиканье. Вытянув руки, я быстро сделал шаг в направлении, откуда исходил шум. Но нащупал лишь холодную отсыревшую стену подъезда. Прикосновение к холодному мокрому предмету обычно вызывает отвращение, но на этот раз оно меня успокоило: по крайней мере между мной и стеной не находилось ничего постороннего.
Потом я взялся за перила и стал быстро подниматься по ступеням на третий этаж, где находилась моя квартира. При этом я прошел мимо большого окна с цветными стеклами, через которое днем на лестницу падал тусклый свет со двора. Сейчас оно не должно было просвечивать, поскольку ночь была темной, а фонарь на дворе не горел. Тем не менее на стеклах играли слабые зеленоватые и красноватые блики, и в этом освещении я увидел стоящую на лестнице все ту же удивительную незнакомку, которую я встретил в подъезде госпожи фон N. Она поманила меня рукой:
— Иди ко мне! Дай мне свое сердце!
Моя правая рука вцепилась в перила, левую я вытянул перед собой, как бы защищаясь от нее. Тут мне почудилось, будто на меня опустилась, бесшумно взмахивая крыльями, большая невидимая птица; ледяной воздух, насыщенный сильным ароматом мирры и кедра, окутал меня, и я почувствовал, что мою руку схватили и поднесли к мягким холодным губам, которые приникли к ней в долгом страстном поцелуе.
Должно быть, я закрыл глаза, потому что не помню, видел ли еще что-то, и пришел в себя лишь тогда, когда уже стоял в своей комнате и звонил в колокольчик, призывая своего лакея. Он явился с заспанным лицом, вероятно, очень раздосадованный тем, что я нарушил его покой. Вообще, я не выношу самодовольства нынешних лакеев. Эти люди хотят, чтобы с ними хорошо обращались, хорошо кормили, хорошо платили и чтобы они при этом ничего не делали. К чему мне тогда лакей, если я не могу воспользоваться его услугами, когда у меня возникает в этом необходимость?
И моя собака приветствовала меня тоже довольно безучастно. Раньше, когда я приходил домой, она принималась высоко прыгать передо мной, визжать и лаять от радости и прямо-таки тащить меня к столу, на котором лежал предназначенный для нее бисквит. Теперь она ходит с голодными глазами вокруг меня до тех пор, пока я не дам ей этот бисквит, жадно проглатывает его и забивается в угол, не обращая на меня больше никакого внимания. Однажды я где-то прочитал, что лучшее в человеке — от собаки. Однако, видно, и собака не многого стоит.