Роковая тайна сестер Бронте
Шрифт:
Я пребывала в полном недоумении, вызванном столь разительной переменой обстановки. Мне даже явилась благая мысль, что я попала в загробный мир. Но, убедившись в слишком ясной живости своих ощущений, абсолютно чуждых чему-либо потустороннему, я могла утешиться лишь робкой надеждой, что, возможно, меня постигло счастливое пробуждение от страшного кошмара, – ощущение, схожее с тем, что довелось мне испытать когда-то давным-давно, в далекие детские годы. Как сильно переменилось все с тех пор! Впрочем, очень может быть, все осталось по-прежнему; изменилась я сама, мои собственные чувства, помыслы и представления – как знать?
– Как ваше самочувствие,
Я еще не настолько оправилась от потрясения, чтобы обрести утраченную способность осознавать и оценивать происходящее, однако смутно догадывалась, что вопрос адресован именно мне. Вглядевшись во мрак, нарушаемый лишь мягким отсветом, исходящим от невидимого источника, я различила пару неясных силуэтов склоненных надо мною женских фигур. В следующее мгновение я ощутила легкий толчок: чьи-то руки осторожно приподняли мою голову и бережно поправили лежавшую подо мной подушку…
«Где я?!» – мысли мои были всецело поглощены одним лишь мучительным вопросом. Недоумение, поселившееся во мне с самого начала, возрастало с каждой секундой и в конце концов достигло крайнего предела. Будучи не в силах более выносить столь тягостного неведения, я произнесла этот вопрос вслух.
– Успокойтесь, сударыня. Все в порядке: вы попали в надежные руки, – последовал ответ, ничуть не развеявший моей отчаянной тревоги, а, напротив, еще более усугубивший ее.
Я сделала попытку приподняться, однако все те же заботливые руки настойчиво возвратили меня в прежнее положение; при этом мне наконец-то выдалась возможность как следует разглядеть лица моих благодетельниц. Я тут же узнала их: это были те самые дамы, которых мне довелось увидеть в церкви. Одна из них – та, что помоложе – стояла возле моей кровати с зажженной свечой в руках (эта-то свеча и испускала то золотистое сияние, что озаряло густые сумерки). Другая – женщина почтенного возраста – сидела в старинном кресле возле моего изголовья. Третьей – самой яркой и запоминающейся участницы похоронной процессии – здесь не оказалось.
«Значит, все-таки это не сон, – подумалось мне. – Стало быть, и кладбище, и церковь, и отпевание – словом, все то, что мне пришлось лицезреть, – было натуральным. А следовательно, и все мои собственные злоключения, равно, как и предшествующие им трагические события – отнюдь не результат бредового вымысла. Все это – часть страшной реальности».
– Ну вот, хвала Всевышнему, вы начинаете понемногу приходить в себя, – сказала женщина со свечой. – Может быть, вы чего-нибудь хотите: поесть, например? Вы, должно быть, очень голодны, ведь так? Правда, у нас тут не особенно богатый выбор блюд: нам-то самим – что нужно? Все – хозяевам… Да и наш-то хозяин не слишком взыскателен к еде: довольствуется насущным. Это наш теперешний хозяин, тот, что остался. Другой-то, главный, значит, наш – упокой, Господи, его душу – скончался на днях… Так вы хотите поесть? Я могу разогреть овсянки…
– Нет, Марта, – вмешалась другая дама, – она слишком слаба – настолько, что, вероятно, овсянка будет для нее тяжелой пищей. Принеси лучше теплого молока и немного хлеба – это то, что нужно.
Означенные условия были исполнены в кратчайшие сроки и я наконец получила возможность подкрепить свои силы.
– Думаю, вам необходимо как следует отдохнуть, – сказала Марта, – у вас совсем изможденный вид. Пойдемте, Эмма. Сейчас наше общество здесь некстати.
– Ах, нет! – возразила я. – Пожалуйста, не беспокойтесь. По правде говоря, я предпочла бы, чтобы вы остались.
Я почувствовала себя в состоянии продолжать беседу и поблагодарила своих благодетельниц за их доброту и внимание.
– Что вы, сударыня, не стоит благодарности, – сказала Марта, – право же, это лишнее.
– Если кого и следует благодарить, – добавила Эмма, – так вовсе не нас, а нашего хозяина. Это он дал вам приют. Разумеется, мы были весьма расположены оказать вам помощь, но без его великодушного содействия едва ли из этого намерения, пусть даже самого охотного и искреннего, могло бы что-либо выйти.
– Значит, своим нынешним положением я обязана вашему хозяину? Владельцу этого дома?
– Владельцу этого дома? – переспросила Марта. – Что ж, пожалуй, можно сказать и так. Наверняка хозяина назначат новым пастором, и тогда он сможет жить в пасторате – один или со своей семьей, ежели надумает жениться во второй раз и обзавестись наследником. Однако не вижу причин, которые позволили бы ему решиться на столь ответственный шаг. Учитывая некоторые характерные особенности его натуры и главным образом – его склонность к постоянству, доминирующую, пожалуй, над всеми его привычками и неизменно сказывающуюся в манере его поведения, – можно почти наверняка предположить, что в нем еще слишком жива память о его покойной супруге. Да и как можно ее забыть – то была чудная женщина – другой такой, уж верно, не сыщешь на всем белом свете!
Последняя часть разговора была мне не слишком понятна, и я попыталась вернуть своих собеседниц к интересовавшей меня теме.
– Прошу прощения, сударыни. Кажется, вы что-то упомянули о вашем прежнем хозяине… – тут я внезапно осеклась, подумав о возможной неуместности заготовленного мной вопроса о кончине означенного господина. Однако сказанного мною оказалось достаточным: мои собеседницы поняли меня вполне. Они многозначительно переглянулись между собой, и Марта со вздохом проговорила:
– Эх! Бедный, бедный наш хозяин, царствие ему небесное! Одному Богу известно, сколь много горестей и печалей выпало на его долю! Правду сказать, ох и странный он был человек, наш покойный хозяин! Вся его жизнь – кладезь непостижимости. Правда, от посторонних людей он старался прятать свои причуды, но, думается, никто из тех, кто имел случай познакомиться с ним ближе, не мог аттестовать его иначе, как невообразимого чудака, – хотя, казалось бы, его благородный сан менее всего мог сопутствовать подобной оценке. Что до меня лично, так он мне нравился. Мы с Эммой знали его много лет и, вопреки свойственной ему природной неуравновешенности и, пожалуй, излишней замкнутости, которые, я полагаю, легко извинить, я, в сущности, не могу сказать о нем ничего дурного. Эмма, я уверена, придерживается того же мнения.
– Это правда, – отозвалась Эмма. – Наш покойный хозяин был неплохим человеком, хотя и – что греха таить – не от мира сего. Я была очень привязана к нему, поверьте. Надо сказать, он был наделен довольно редким даром привлекать к себе людей, но лишь тех, кого он действительно любил, – поистине удивительная способность, если учесть, что сам он, как верно заметила Марта, сторонился любого общества, в том числе и всех без исключения членов его собственной семьи.
– Значит, он имел большую семью? – спросила я. – В таком случае, почему же теперь этот дом пустует? Насколько я поняла, кроме вас здесь живет лишь один человек – ваш новый хозяин, не так ли?