Роковая женщина
Шрифт:
Потемневшее небо было утыкано мириадами звезд, луна освещала блекло-желтыми тонами широкий круг. Лица зрителей — темные и светлые в равной мере — были в напряженном ожидании. В нос ударял дурманящий аромат цветов, едкий дым факелов жег глаза, яркое пламя слепило, в воздухе стоял тихий гул привлеченных смертоносным огнем насекомых.
Огненные танцоры были в ожидании. Но вот старик отец с ритуальными церемониями вручил каждому сыну по паре факелов, зазвучала музыка и начался танец. Сначала они не спеша описали пылающими факелами окружность, потом бросили их в воздух и без видимых усилий поймали. Постепенно входя в раж,
Не представляю, как они это делали. До того быстры, ловки были их движения. Только в одном я была уверена: время от времени изнутри бешено вращавшегося огненного шара показывались обнаженные тела танцоров. Они дергались в бешеном экстазе — замершие, завороженные зрители слышали их натужное дыхание. Не верилось, чтобы человек мог находиться в гуще огня и оставаться невредимым.
Под затихающий ритм музыки шары пламени задвигались медленнее, и стали различимы четыре факела и два танцора.
Этому чуду Огненные люди научились в Огненной стране и принесли с собой на Землю, где его не мог повторить никто, кроме людей их племени.
Вот все кончилось. Секунду длилось молчание еще не пришедшей в себя публики, сразу затем взорвавшееся бурными рукоплесканиями, перемежавшимися выкриками: «Келла Келла Талуи».
Казалось, этому не будет конца. Одновременно с аплодисментами над головами зрителей шел гул возбужденных голосов. Они не верили увиденному. Чудо противоречило опыту и законам природы: Огненных людей не жгло пламя.
Шантель с усмешкой глянула на меня. Я испугалась, что она ляпнет что-то легкомысленное, и, хоть смысл слов, скорей всего, останется непонятым, окружающие все равно уловят иронию.
Тем временем накатил новый гул возбуждения. Двое Огненных людей ввели в круг мальчика.
Он был сыном одного из двоих и должен был впервые исполнить огненный танец. Жаркое пламя, только что укрощенное его отцом, не должно было тронуть и его.
У меня часто забилось сердце. Он казался таким маленьким и жалким в своих родовых бисерных украшениях. Вся похолодев, я почувствовала, что ему страшно. Я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Этого не должно быть!» Но я не имела права вмешиваться в происходящее. Мальчику было назначено исполнять танец, как это делали старшие, и я сидела, затаив дыхание от передававшегося мне его страха.
Он выступил вперед. Ему передали пару факелов. Он принял, повертел в руках, бросил в воздух, поймал. Мне стало легче. Он был так же ловок, как старшие.
Заиграла музыка — сперва медленно, потом быстро наращивая темп до бурного крещендо. В воздухе завертелись факелы. Скоро они сделались сплошным огненным шаром.
«Умеет, — с облегчением подумала я. — Его хорошо обучили».
Опять повисла зачарованная тишина под блестящими ночными звездами: молчание, говорившее больше всяких слов, глаза, прикованные к взвихренному шару.
Тут это и случилось: в жизни не слышала подобного вопля. В воздух взлетел один факел, за ним другой, и мы разглядели охваченную огнем фигурку в ужасных корчах — ярко пылали волосы на голове. Сам он был похож на пылающий факел.
Тотчас подхватилась Шантель. В руках у нее была циновка, на которой она только что сидела. Добежав до мальчика, она обернула его в циновку,
Я сидела как завороженная. Поистине потрясающее зрелище, тем более что героиней была Шантель, воплощенный ангел милосердия.
Все рванулись вперед. Двое мужчин в ярких бисерных украшениях кричали во весь голос.
Вдруг раздался властный голос Шантели:
— Посторонитесь. Я сестра.
Примолк даже визжавший от нестерпимой боли мальчик. На миг мне даже показалось, что он умер.
Подозвав одного из мужчин, Шантель велела нести мальчика в ближайший дом, который, кстати, оказался его собственным жилищем. Потом она обернулась ко мне:
— Возвращайся домой за моей сумкой. Да поживее.
Я не нуждалась в повторении. Жак кинулся за мной к коляске. До самого дома он гнал лошадей со скоростью, которой тс, должно быть, не помнили с рождения. Я забежала в комнату Шантели, подхватила сумку и на лету запрыгнула в коляску.
Весь обратный путь в моих ушах разносились нечеловеческие вопли ребенка.
К дому мы подъехали другой дорогой: той самой, которой я нечаянно забрела сюда однажды. Доктор был на месте, но, одурманенный изрядно выпитым гали, без толку мешался под ногами Шантели.
— Не уходи, Анна, — скомандовала она, взяв у меня сумку. — Дождись меня.
Я опустилась на табурет. Мальчик не шел у меня из головы. Я чувствовала, что ему страшно. В сущности он был совсем ребенок: жестоко было подвергать его такому испытанию. Но как восхитительна была Шантель в летящем изумрудно-зеленом платье с перекинутой через плечо косой!
В комнате было душно, я вышла наружу. При свете луны окружавшие дом деревья казались еще более жуткими, чем днем. Воздух был напоен их дурманящими ароматами.
Если мальчик выживет, его спасительницей будет Шантель. Не зря все же мы приехали на остров.
Погруженная в эти мысли, я медленно обошла вокруг дома. Мне не хотелось снова туда возвращаться. Приятнее было на воздухе. Но, подумав, что, возможно, меня ждет Шантель, я все-таки вошла. Не сразу я сообразила, что вернулась не в ту дверь, через которую выходила. Я ощупью пробиралась по полу, на котором в сумерках виднелись циновки. Оказавшись в совсем темном закутке и поняв, что сбилась, я повернула обратно, решив выбраться наружу и обойти вокруг дома, где, должно быть, находилась дверь, в которую я вышла. Меньше всего мне хотелось врываться в комнату, где находились Шантель и несчастный мальчик. «Найду-ка я выход сама, по возможности не привлекая внимания».
Я ощупью двигалась вдоль прохода, пока не высмотрела освоившимися в темноте глазами дверь. Я рассчитывала услышать за ней голоса, но оттуда не доносилось ни звука. Тогда я тихо постучала. Ответа не последовало, и я осторожно открыла дверь, надеясь оказаться в комнате, где первоначально сидела.
Только я ошиблась. Пара тусклых тростниковых лучин освещала комнату. Я тотчас затаила дыхание, потому что комната в точности повторяла выгороженную высокими стенами лужайку, что окружала дом. В центре ее стояла фигура, окруженная кольцом ярких камешков. Самый крупный из них мерцал в свете лучины: казалось, в нем тлело живое алое пламя. Впрочем, это во мне, очевидно, сказывались отголоски недавнего кошмара. Что-то заставило меня подойти поближе. Фигура в центре комнаты отличалась от той, что я видела снаружи: в ней было что-то знакомое.