Роковая женщина
Шрифт:
— Шантель, какая-то мистика получается с письмом. Никаких последствий.
— Добрый знак. Может, его вовсе и не похищали. Что если нечаянно попало в мусорное ведро и затерялось? Возможно, его давно уже нет.
— Но я уверена, кто-то был в моей комнате.
— Это в тебе говорит нечистая совесть, Анна.
Я возмутилась:
— Мне нечего…
Она чмокнула меня в нос и сказала:
— Я все же склонна думать, что ты немного виновата, Анна. Так оно даже лучше: выходит, и тебе не чуждо человеческое.
Я закончила опись и подсчитала, что в доме имелось сокровищ на несколько тысяч фунтов. Я обещала мадам оповестить об этом торговцев и не сомневалась, что мои сведения не останутся без отклика. Она была в восторге: каждый раз оживлялась, заводя речь о предстоящем обогащении.
Однажды вечером Моник устроила очередную сцену, и я заподозрила, что она все же заполучила письмо, но из каких-то соображений придерживала его до поры до времени.
Она тоже возвращается обратно с «Невозмутимой леди», объявила она. Не намерена здесь оставаться, раз мы отбываем. И Эдварда заберет с собой.
Пришлось звать врача: они совместными с Шантелью усилиями утихомирили ее.
Эдвард думал, что отплывает вместе с нами.
— А что мадам Лауде? — поинтересовалась я у Шантели. — Она ведь не захочет, чтобы Моник уехала?
— Мадам не желает ни о чем другом думать, кроме как об обещанном тобой богатстве. Эдвард в восторге от перспективы вернуться. Представляю его разочарование, когда узнает, что остается. Что ему здесь делать с истеричкой мамой, скупердяйкой бабкой да старой ведьмой Щукой.
— Можно ли все так быстро перерешить? Я думала, Моник вернулась на родину из-за того, что здесь более подходящий климат.
— Ее не устроит никакой климат. Она никогда не будет счастлива. В этом вся ее беда. Слишком многое не задалось в ее жизни. Теперь вот взбудоражена предстоящим возвращением капитана. Она ему не даст просто так уплыть с тобой, Анна. У нее что-то на уме. Я тебе не говорила, не хотела расстраивать, но ты да капитан не сходите у нее с языка.
— Значит, письмо у нее.
— Вряд ли: непременно бы проговорилась. К тому ж я все обыскала. Она даже стала спокойнее обычного, будто что-то вынашивает, обдумывает.
— Ах, Шантель, это ужасно.
— Она не сомневается, что вы с капитаном любовники. Договорилась до того, что вы будто задумали убить ее, чтобы не стояла на дороге.
— Ума не приложу, что мне делать, Шантель. Вдобавок Щука не спускает с меня глаз, будто подозревает, что я причиню вред ее Моник. Даже Перо и та настороже. Против меня что-то затевается. Должно быть, за всем этим стоит Моник.
— Она любительница театра и, естественно, предпочитает быть на главных ролях, но во всем этом больше блефа.
— Что если драма зайдет слишком далеко?
— Интересно,
— Предположим, покончит с собой и представит, будто это сделала я… или капитан?
— Нет! Что за радость от спектакля, если ты мертва?
— Шантель, если бы до «Невозмутимой леди» сюда зашло другое судно, мне кажется, нам лучше уплыть на нем. Добраться до Сиднея, попробовать найти место…
— Не так просто получить каюту на корабле. К тому же другого судна не будет. Довольствуйся тем, что есть, Анна.
— Да. Я чувствую себя словно в западне.
— Не ты ли мечтала дождаться капитана, чтобы рассказать, как спасла его доброе имя?
— Да, мечтала, но теперь мне страшно, Шантель. Над нами сгущаются тучи.
— Взбесившаяся от страсти и истерик женщина, гуляка-муж и его возлюбленная. Вот так ситуация! Кто бы мог подумать, что в нее вляпаешься ты, уравновешенная, практичная дорогуша Анна!
— Прошу тебя, не надо так шутить. Все это слишком серьезно.
— Еще бы не было серьезно, — согласилась Шантель. — Но не бойся. Как и прежде, я с тобой, Анна. Или это тебя не утешает?
— Очень! — с пылом воскликнула я.
Состояние Моник снова ухудшилось. Приступы участились, следовали один за другим. Шантель успокаивала меня, что атаки не были слишком серьезными, однако и она тревожилась за жизнь пациентки. Не отходила от нее, а когда дело было совсем худо, оставалась у постели даже на ночь. Она была замечательная сиделка.
Она поделилась со мной, что и Щука сидела с ней в спальне, не спуская с нее огромных печальных глаз.
— Я бы выставила ее за дверь, но не хочу расстраивать Моник. Старуха ни за что не смирится с потерей своей «мисси». По-моему, она винит тебя. Я подслушала ее бормотания. Думает, если бы не было тебя, то Моник не ревновала бы и легче смирилась с предстоящей разлукой с мужем. Как бы она не подсыпала тебе что-нибудь в мятный чай. Не сомневаюсь, у старой ведьмы имеются яды, неразличимые на вкус, если подмешать в гали, кофе или тот же чай. Отсутствие вкуса и запаха — два непременных качества ядов. — Я вся содрогнулась, и она поспешила успокоить: — Это была шутка, Анна. Что с тобой? Ты воспринимаешь жизнь чересчур серьезно.
— По-моему, она в самом деле серьезна.
— «Жизнь реальна, жизнь серьезна», — процитировала Шантель.
— «…И могила ее цель», — тотчас, пожалев, докончила я стих. Даже упоминание о смерти страшило меня.
— Не переживай, — сказала Шантель. — Скоро мы с тобой будем в Сиднее.
Эдвард был словно на крыльях. Он искренно верил, что мы отбудем на «Невозмутимой леди». Сколько еще оставалось дней до красного дня? Мы вместе вели отсчет: четырнадцать, тринадцать… десять…