Роковая женщина
Шрифт:
— Для юной девушки это ужасно, — сказал он, — ей должно было быть тогда — сколько? — шестнадцать, семнадцать?
— Примерно.
Профессиональный инстинкт Букера против воли напомнил о себе. Юриспруденция, как ничто другое, учит, что люди редко говорят правду. Во всяком случае, полную правду. Даже клиенты, чьи интересы ты защищаешь, лгут тебе, скрывают то, что по их мнению, вам не надо знать. Обходят события, которые могут дурно выглядеть.
— Поскольку это было так ужасно, — спросил он, — почему ей не сочувствовали? Почему люди обвиняли ее? Отец, дошедший до последнего предела, застрелился на глазах собственной дочери, Господи помилуй!
Гримм
— Ну, из-за того, что она убежала с Билли… и зная, как отец к ней относился… люди просто сложили два и два. Они решили, что это вероятно, ее вина.
— Ее вина? Она была ребенком. Не представляю, как это может быть, а вы? — Даже на собственный слух Букера, он заговорил как адвокат, подвергающий перекрестному допросу свидетеля обвинения.
Гримм неловко заморгал, не понимая, какую роль ему предоставлено играть.
— Ну, не знаю, что и подумать, — осторожно сказал он. — Однако, если вы спрашиваете, я считаю, что люди обычно слишком торопятся с осуждением. Особенно когда дело касается красивой молодой девушки. Конечно, мой папа к ним не относился. Он твердо придерживался мнения, что она не виновата. Он был очень дружен с шерифом Карлом Эмером, старым шерифом, он уже умер — и Карл сказал ему, что это самый печальный случай, с которым он сталкивался — гораздо печальнее, чем люди думают.
— Почему? То, что вы рассказали, и без того звучит достаточно печально.
— Не знаю. Папа не распространялся об этом. — Гримму, похоже, не терпелось сменить тему. — Кстати, если вы хотите повидать Билли Цубера, мы можем перехватить его прямо сейчас, — он поглядел на часы.
Гримм заплатил по счету, дал чаевые, показавшиеся Букеру позорно малыми, и, извинившись, вышел в туалет. Когда он вернулся, щеки его пылали, и все поведение стало более развязным. Букер мог бы поклясться, что в кармане пальто Гримма есть фляжка или полупинтовая бутылка водки, и в тот миг, когда они вышли наружу, он едва удержался от того, чтоб попросить Гримма дать к ней приложиться. Сильно мело, и Букер вынужден был из-за ветра придерживать шляпу рукой.
— Похоже, у нас установилась плохая погода, — удовлетворенно сказал Гримм, словно погода была неким аттракционом, придуманным специально для удовольствия Букера.
— А как Цубер относится к Алексе Уолден? — спросил Букер, протискиваясь на переднее сиденье машины Гримма. К его удивлению, это оказался новенький «мерседес». Непонятно было, на какие средства Гримм умудрился его приобрести.
— Билли — парень, который худого слова ни о ком не скажет, но он испытывает смешанные чувства к Лиз… Алексе. Я хочу сказать, здесь он был звездой. Люди считали, что перед ним — целый мир, а потом он сбежал с ней, и после этого все у него рухнуло. Это не ее вина, но мне кажется, что Билл так не считает. Понимаете? Он все еще здесь, работает в конторе отца, а она уехала в Нью-Йорк и стала богатой и знаменитой.
— Знаменитой — да. Богатой — это мы еще посмотрим. — Кожаные сиденья машины были все в собачьей шерсти. Букер попытался вспомнить, взял ли он с собой платяную щетку. На заднем сиденье было несколько коробок с винтовочными патронами, собачий поводок, и картонный ящик с заляпанными грязью сапогами. Ясно, что когда речь шла об оружии, Гримм знал, о чем говорил. — А что думала ее семья? — спросил он.
— Я не был на похоронах — папа, конечно, был, — но после приходил принести им соболезнования. Господи, напряженность в гостиной была такая, что ее можно было резать ножом! Братья смотрели на нее так, словно предпочли бы похоронить ее, а ее бабушка,
— Для девушки это должно было быть очень болезненным.
— Наверное. Она ни разу не проронила ни слезинки. Знаете, люди относились бы к ней гораздо лучше, если бы она плакала.
Букер вспомнил Алексу Уолден на похоронах Артура Баннермэна, Там она тоже не плакала. Не плакала она и, если верить де Витту, когда стояла над телом Баннермэна у себя в квартире. Элинор Баннермэн, напомнил он себе, тоже никогда не плакала. Его осенило, что между этими двумя женщинами могло быть нечто общее.
— Возможно, у нее были свои причины. На похоронах Баннермэна у меня создалось впечатление, будто она слишком горда, чтобы плакать.
— Или слишком упряма? Она вся в отца. И всегда была. Как бы то ни было, она не выказала достаточно скорби, чтобы удовлетворить окружающих. Во всяком случае, она дотерпела до окончания школы, а потом уехала.
— Чтобы стать моделью?
— Не знаю. Наверное, большинство хорошеньких девушек из маленьких городов хотят стать моделями или актрисами. Они листают журналы, смотрят телевизор и думают: «Я тоже так могу», верно? Зачем растрачивать красоту на это, — он махнул рукой в перчатке, указывая на невзрачные дома Ла Гранжа.
— Итак, она уехала в Нью-Йорк?
— Кажется, сперва в Чикаго. Попыталась устроиться там на секретарскую работу, потом перебралась в Нью-Йорк. Во всяком случае, так я слышал. Мы на месте.
Контора «Уильям Цубер и сын» на Мэйн-стрит, как почти все дома в Ла Гранже, была одноэтажным зданием, с окнами из стеклопластика, сквозь которые можно было разглядеть двух девиц, медленно и с недовольными лицами шлепавших на машинках.
— Билли на месте? — бодро спросил Гримм, хлопая дверью и впуская внутрь порыв снега.
Одна из девиц встала и, виляя бедрами, направилась к закрытой двери — новая доморощенная кандидатка для центрального разворота «Пентхауза» или по крайней мере для задней обложки, подумал Букер. Против одной стены стоял стеллаж со спортивными трофеями Билли Цубера. Другая стена была увешана дипломами и сертификатами в рамках, отдающими дань общественной деятельности Цубера-старшего, масштабы которой достигали героического размаха. Масоны, Рыцари Колумбуса, Ротари-клуб, Благосклонный орден покровительства лосей, бойскауты и ассоциация шерифов штата Иллинойс год за годом аттестовали в пластике, бронзе и латуни с гравировкой присущие Уильяму Цуберу-старшему дружелюбие, великодушие и идеализм. Среди дипломов находились фотографии толстого очкастого мужчины, расплывшегося в широкой улыбке и пожимавшего руки местным чиновникам. Некоторые из них были шерифами и начальниками полиции. Букера осенило, что отцу Билли не составило бы труда убедить полицейских штата Айова вернуть своего сына.
— Привет, Барт! — Билли Цубер, появившийся в дверях, казался великаном. Его плечи едва вмещались в дверной проем, а голова задевала косяк. Но, каким бы крупным он ни был, впечатления силача он никак не производил. Отчасти потому, что мускулы его одрябли и превратились в жир еще до наступления среднего возраста, но больше потому, что в лице его было нечто детское, как будто его черты еще не обрели печати взрослости, и никогда не обретут. Тонкие, песочного цвета волосы словно прилизала корова, а улыбка все еще оставалась улыбкой самого популярного мальчика в школе. Нечто в его чертах напоминало о былой задорной привлекательности, но все это грозило вскоре раствориться в бессмысленной, вялой ухмылке профессионального торговца. Представить Алексу в объятиях Билли Цубера было невозможно, подумал Букер, и удивился, осознав, насколько сильно это его задевает.