Роковое совпадение
Шрифт:
Кстати, он выигрывает. Преступница — мисс Скарлетт, в библиотеке, с гаечным ключом.
— Требую переиграть! — заявляю я.
Патрику нужно отдышаться, он живот надорвал от смеха.
— Сколько лет ты училась в колледже?
— Заткнись, Патрик, и начинай сначала!
— Ни за что. Пока я в лидерах, выйду из игры. Какая это по счету, трехсотая?
Я хочу забрать его фишку, но он не дает мне до нее дотянуться.
— Ты такая заноза в заднице, — жалуюсь я.
— А ты опять проиграла.
Он
— В следующий раз, когда буду покупать тебе палатку, — улыбается Патрик, — возьму размером побольше.
Моя рука опускается ему на щеку, и он замирает. Потом с вызовом смотрит на меня бледно-голубыми глазами.
— Патрик, — шепчу я. — Веселого Рождества. — И целую его.
Он почти мгновенно отстраняется от меня. Я не могу смотреть ему в глаза. Поверить не могу, что поцеловала его. Но потом он приподнимает мой подбородок и целует в ответ, как будто изливает на меня свою душу. Мы ударяемся зубами и носами, царапаемся и не можем оторваться друг от друга. На языке глухонемых жест для слова «друзья» — сцепленные два раза поочередно указательные пальцы.
Каким-то образом нам удается выпасть из палатки. Мою правую щеку обдает жаром, пальцы Патрика запутались у меня в волосах. Я знаю, это плохо, это плохо, но во мне есть место для него. Я чувствую, как будто он был первым, раньше всех остальных. И я уже не в первый раз думаю, что то, что противоречит морали, не всегда плохо.
Я приподнимаюсь на локтях и смотрю на него:
— Почему ты развелся?
— А ты как думаешь? — мягко спрашивает он.
Я расстегиваю свою блузу, но потом, залившись краской, запахиваю ее снова. Патрик накрывает мои руки ладонью, стаскивает с них прозрачные рукава. Затем снимает свою рубашку, и я нежно прикасаюсь к его груди, исследую рельефные мышцы, которые не принадлежат Калебу.
— Не думай о нем, — умоляет Патрик, потому что он всегда умел читать мои мысли.
Я целую его соски, опускаюсь ниже по стрелке темных волос, исчезающих в брюках. Мои руки возятся с ремнем, пока в руках не оказывается его плоть. Я опускаюсь ниже и беру ее в рот.
В то же мгновение он дергает меня за волосы, и я падаю ему на грудь. Его сердце бешено, призывно колотится.
— Прости, — выдыхает он мне в плечо. — Слишком много. Слишком много тебя.
Минуту спустя он смакует мое тело. Я стараюсь не думать о дряблом животе, растяжках, других недостатках. С мужем не нужно волноваться о таких вещах.
— Я не… Ты понимаешь.
— Ты что «не»?
Его слова — дыхание между моих ног.
— Патрик!
Я тяну его за волосы, но его палец скользит внутрь, и я сдаюсь. Он ложится на меня, крепко прижимается,
Сперма связывает нас, кожу с кожей — липкая вина.
— Я не смог…
— Знаю. — Я касаюсь пальцами его губ.
— Нина… — Он закрывает глаза. — Я люблю тебя.
— Я знаю.
Я могу позволить себе произнести только эти слова. Я глажу его плечи, спину вдоль позвоночника. Пытаюсь впитать эти воспоминания.
— Нина, — Патрик прячет улыбку в изгибе моей шеи, — а я все равно лучше играю в «Улику».
Он засыпает у меня в объятиях, а я смотрю на него. И тогда я признаюсь ему в том, в чем не могу признаться больше никому. Сжимаю кулак — жест, обозначающий английскую букву «S», — и описываю им круг у сердца. Это самый честный способ сказать «прости».
Патрик просыпается, когда солнце только-только показывается над линией горизонта. Он касается рукой Нининого плеча, потом своей груди — просто чтобы убедиться, что все происходит наяву. Ложится опять, пристально смотрит на тлеющие в камине угли и мысленно просит, чтобы никогда не наступало утро.
Но утро обязательно наступит, а с ним — время для объяснений. Хотя он знает Нину как свои пять пальцев, Патрик до конца не уверен, какую отговорку она придумает. Это ее работа — осуждать проступки других. И неважно, в какие слова она все облачит, он услышит только одно: «Этого не должно было произойти, все случившееся — ошибка».
Из ее уст Патрик хочет слышать только одно слово — свое собственное имя.
Все остальное… лишь ослабило бы впечатление от этой ночи, а Патрик хочет, чтобы оно осталось нетронутым. Поэтому он аккуратно убирает руку из-под сладкой тяжести Нининой головы. Целует ее в висок, вбирает в себя ее запах. Он отпускает ее, пока у нее не появился шанс отпустить его.
Первое, что я вижу, — вертикально стоящая палатка. Второе, что замечаю, — отсутствие Патрика. В какой-то момент этого невероятно крепкого сна он ушел от меня.
Наверное, это к лучшему.
К тому времени, как я убрала все следы вчерашнего пиршества и приняла душ, я почти убедила себя, что это правда. Но я не могу представить, как встречу Патрика и не вспомню, как он лежал на мне, как его черные волосы щекотали мое лицо. И мне кажется, что умиротворение, растекающееся во мне, словно мед, нельзя списать только на Рождество.
«Прости меня, святой отец, ибо я согрешила».
А разве я согрешила? Неужели сама Судьба всегда играет по правилам? Между «д'oлжно» и «следует» пропасть широкая, как океан, и я в тону в нем.