Роковое золото Колчака
Шрифт:
– Ну что? – спросил он, когда сели в машину.
– Иван Ильич Мохначев ушел из дома в 1967-м. Больше его никто не видел.
– Искали?
– Там был конфликт. Парень бросил учебу и уехал на заработки в старательскую артель. Отец от него отказался. Мать искала, но вскоре скончалась.
– Брат?
– Инвалид.
Сергей опустил голову.
– Все ясно.
– Он подтвердил, что на снимке не его брат. И еще… Все эти годы он получал переводы.
– Денежные? – Сергей оживился.
– Какие же еще?
– От
– Отправители разные. Город всегда один – Москва.
– Когда приедет следственная группа, нужно будет кого-то послать в Ангарск.
– Я пообещала Юрию Ильичу сообщить о результатах расследования.
– В части, касающейся его брата, – не возражаю, – заметил Дуло.
– Что у тебя? – спросила Полина.
Сергей помахал серенькой папкой.
– Вот.
– Что это?
– Копии документов.
– А на словах?
– Есть кое-что на Карелина. На Юдина тоже.
– Ты ходил не за этим… Неужели дело не сохранилось?
– Судебные дела по инструкции хранятся семьдесят лет.
– Значит, нашел? – Она улыбнулась. – И что там?
– Твой липовый Мохначев в то время работал обходчиком железнодорожных путей. Во время обхода от бригады ремонтников отстали двое рабочих. Бригадир послал Мохначева за ними. На следующий день тех двоих нашли мертвыми. Рядом с ними лежал слиток золота.
– А что Мохначев?
– Его тоже нашли. Он был ранен, но жив.
– Поэтому его обвинили в убийстве?
– В тонкости я не вдавался.
– Послушай, а ведь он рассказывал мне эту историю. Он ее страшилкой назвал. Только скрыл, что сам был ее участником.
– Рассказал только то, что хотел. – Сергей завел двигатель и посмотрел на жену: – Едем в гостиницу?
Она устало кивнула.
Глава 32
Забайкалье. Слюдянка
Ленька шел через коренную тайгу в темноте и одним только чутьем угадывал направление. Небо с вечера обложили черные тучи, из-за них не было видно луны. Моросил мелкий дождь.
С начала пути прошло восемь дней. Все время хотелось есть, отчего у него обострилось обоняние и появилась звериная интуиция. Ночью он шел, днем, отыскав укромное место, готовил место для сна. Набирал сухих веток и разжигал костер у комеля самого высокого кедра. Дым уходил по стволу в крону и там, на высоте, бесследно рассеивался, после чего его невозможно было ни учуять, ни разглядеть. Умение разжечь костер и попользоваться им так, чтобы не нашли ни по запаху, ни по следам, он перенял от отца.
Приготовив еду, Ленька по-быстрому ел, закидывал след от кострища и укладывался поверх него спать до наступления темноты. А ночью вновь отправлялся в путь.
Последние два дня дались ему тяжело. Вымокнув под дождем, он продрог до самых костей и уже ни на минуту не мог согреться. Силы покидали его с каждой минутой,
А впереди оставались десятки трудных километров.
Эта ночь была на исходе. Наконец показалась луна. Когда тьму тайги размыл лунный свет, его оставили последние силы. Схватившись за шершавый ствол, Ленька сполз по нему на землю, скинул рюкзак и потерял сознание.
Очнулся оттого, что страшно хотелось пить. Нашел фляжку, глотнул пару раз и лег навзничь. Увидел над собой синее небо, а на нем кроны деревьев, и вдруг понял, что простуда окончательно скрутила его. Нужно было срочно искать зимовье или самому построить шалаш, чтобы отлежаться и просушить одежду.
Ленька поднялся на ноги. Пояс с золотом буквально вгонял его в землю своими двадцатью двумя тяжелыми килограммами. А еще нужно было надеть рюкзак, в котором была еда, и повесить на плечо карабин.
Небольшое расстояние, около километра, Ленька прошел в забытьи, преодолевая немощь слабого, больного тела. В груди как будто перекатывался и бил по ребрам тяжелый камень. Лицо горело огнем, глаза ничего не видели сквозь мерцающую кровавую сетку.
Он скорее угадал, чем увидел, что деревья редеют. Если бы это случилось в самом начале пути, когда Ленька был здоров и полон сил, он бы наверняка обошел это место и убрался подальше в тайгу. Но теперь он нарочно стремился туда, чувствуя, что в этом его спасение. Уже теряя сознание, среди деревьев он разглядел приземистое зимовье. Непонятно откуда взялись силы. Отчаянное желание жить протащило его до двери, рванув которую, он тут же отпрянул. Его обдал едкий дым с запахом угарного газа.
Оставив дверь открытой, Ленька рухнул на землю. Минут через тридцать, с карабином на изготовку, решился войти внутрь.
В центре зимовья стояла печь из железной бочки, в которой тлели угли от непрогоревших поленьев. На полатях, устроенных вдоль стены, валялась куча тряпья, среди которого он рассмотрел чью-то ногу. Приблизившись, откинул край перепревшего ватного одеяла и увидел худого мужчину. Продержав его на мушке пару минут, решился дотронуться. Человек был мертвым, но еще теплым.
В хорошем зимовье всегда пахнет дровами и лапником (его стелют на пол, от мышей). В этом зимовье пахло сыростью, мышами и дымом, а на полатях лежал мертвец. Но у Леньки не осталось сил, а значит, и выбора. Единственной надеждой была эта печь, возле которой он мог согреться и высушить одежду.
Первым делом Ленька принес дрова и попытался растопить печь. Поленья были сырыми, шипели, потрескивали и не поддавались огню. А когда наконец занялись, запахло угарным газом.
Сообразив, что печка испорчена, Ленька собрал последние силы, отыскал длинную палку и влез на крышу. Пошурудив палкой в трубе, сложенной из камней, он протолкнул застрявший внутри нее камень и услышал, как тот громыхнул внизу.