Роковой бриллиант дома Романовых (Курьер царицы)
Шрифт:
– Я не забуду. Если я когда-либо...
Молодая дама прервала разговор. Франц Шнейдер молча отошел.
– Вы не смеете долго задерживаться здесь, - сказала она. - Здесь я написала имя. Покажите эту бумагу старосте. Он знает, в чем дело. Вас примут. А теперь слушайте внимательно. Послезавтра в 8 часов вечера, ни раньше и ни позже, - вы должны стоять на маленькой станции там, напротив, по ту сторону рельс. Петроградский поезд приходит в две минуты девятого. Вы пройдете вдоль поезда до предпоследнего багажного вагона. Он будет неплотно заперт. Вы сядете и доедете до Петрограда без того, чтобы вас кто-нибудь потревожил.
"Мне, должно-быть, снится что-нибудь, - подумал он. - Все это как-то невероятно". Но потом он положил свою руку на ее плечо.
– Скажите мне только...
Она покачала головой.
– Вы можете доверять мне. В доказательство я подарю вам кое-что на память. - Она порылась в своей муфте и передала Бренкену маленький черный шарик.
– Спрячьте как следует эту штуку и ради Бога не ударяйте ею по твердому предмету...
– Бомба? - запинаясь, пробормотал Бренкен.
Она улыбнулась. Ее лицо было свежим и красным от мороза. Глаза блестели мягко, как бархат.
– Да, бомба. Если бы сегодня настоящий комендант сел в свой автомобиль, то-есть, если бы он только вздумал сесть, то на полдороге между тюрьмой и автомобилем его разорвала бы бомба. Но я сейчас же увидела, что выкинули какую-то штуку, и что вы не комендант.
Шофер подошел поближе, как бы напоминая о чем-то.
– Иду, - крикнула она ему.
Бренкен удержал ее.
– Это прямо, как в сказке. Только еще одно - ваше имя? Я никогда не забуду вас.
Она улыбнулась, ее голос прозвучал совсем тихо: - Вера... этого достаточно.
– Вера... этого достаточно.
– Вера...
– Прощайте.
– Я никогда не увижу вас больше?
– Увидите, - ее лицо сделалось серьезным и вдруг показалось ему старым и изборожденным морщинами. - Не забудьте - послезавтра в 8 часов вечера.
Она мелкими шажками, не оглядываясь, побежала к автомобилю. Шофер по военному отдал честь. Потом она исчезла в автомобиле.
И сразу стало тихо... Даже воробьи не чирикали... Деревья печально стояли, вздымая к небу прямые, как свечи, стволы. И из близлежащих изб к небу подымался дым.
Бренкен повертел бумагу в руках. Задумчивый, усталый, печальный, он поплелся в деревню.
III
В самом деле, это было почти как во сне. Староста бегло просмотрел бумагу и не говоря ни слова проводил. Бренкена к одному из крестьян. Этот крестьянин имел интеллигентную внешность. "Должно быть, ссыльный интеллигент", - подумал Бренкен, с первого взгляда поняв, с кем имеет дело. Но все его попытки завязать разговор с этим мрачным бородатым человеком кончились неудачей. Казалось, будто этот непроницаемый человек дал обет молчания. В его избе находились его жена и теща, обе простые крестьянки. Но и они очень мало говорили и относились к нему весьма сдержанно. Бренкен почувствовал, что здесь скрывается трагедия, которую он не в состоянии понять. Он в душе был благодарен, что этот человек не задавал ему никаких вопросов, и сейчас же постелил ему на полатях. Беглец моментально погрузился в глубокий сон.
Он провел эти два дня молча, мучимый беспокойством, возраставшим с каждым днем. Он твердо решил вернуть царице голубой Могол. Его путь вел в Петроград. Но разве ему удастся проникнуть незамеченным в столицу?
Наступил вечер долгожданного дня. Он молча крепко пожал на прощание руку человека, который укрыл его. Они стояли на крыльце, снег отливал синевой, глубокая тишина окружала их. Казалось, что бесконечность дышит глубоко и беззвучно.
– Вы социалист-революционер? - спросил крестьянин.
– Нет.
– Большевик?
– Это было бы одно и то же.
Мнимый крестьянин почти с сожалением посмотрел на него.
– Значит, вы не принадлежите ни к какой партии? Ну, Вера уже будет знать. - Он поклонился.
– Ну, счастливого пути и помогай вам Бог!
Курьер царицы со странным чувством двинулся в путь и отправился на станцию. Он спрятался в снегу на противоположной стороне. Но у него было еще достаточно времени. Станция казалась вымершей. Мимо прошел только какой-то служащий.
Повалил снег.
Бренкен больше не был в состоянии сдерживаться. Шатаясь, он направился к станции. Перед длинным красным кирпичным зданием стояла деревянная доска. На ней был прибит свежий плакат. Он прочел:
Злодеяние.
"Вчера были убиты начальник тобольской тюрьмы
полковник Надеждин и бывший губернатор князь Савицкий
в тот момент, когда оба покидали офицерское собрание.
Злоумышленников было двое. Сначала Вера Полякова,
отец которой в свое время умер в тюрьме, пыталась
застрелить начальника тюрьмы. Но ее выстрелы не
попали в цель. Сейчас же после этого известный
большевик Дмитрий Тихорецкий бросил бомбу. Полковник
Надеждин тяжело ранен, князь Савицкий убит.
Тихорецкому и Поляковой в наступившем общем смятении
удалось скрыться. Они, по всей видимости,
воспользовались помощью членов партии с. д.
большевиков."
Бренкен несколько раз перечитывал плакат при тусклом свете лампы, качавшейся на стене... Он читал и с трудом заставил себя собраться с мыслями: Вера Полякова, эта гордая девушка с детским лицом и героической женской душой, убийца? Может ли это быть?
Но у него не было времени для размышления. Поезд пришел несколько раньше, чем это полагалось по расписанию. Порядок в России стал похож на дырявый занавес: местами он сохранил еще старый блеск, но в большей части был изорван в клочья. Уже в течение многих дней поезда не ходили по расписаниям. Охрана путей, предписанная правительством, была отменена, причем никто не знал, кто отменил этот порядок? Никто не интересовался одиноким человеком, бродившим по снегу, и Бренкен мог спокойно скрыться в темноте. Дрожа от холода, он побежал совершенно механически, охваченный чувством неуверенности, вдоль поезда и был поражен при виде полуоткрытой двери. Вагон в темноте казался таким же черным, как и все прочие. Ни один вагон не был освещен.