Роковой мужчина
Шрифт:
– Хотите выпить? – предложила она.
Она буквально впихнула меня в гостиную. Я села на диван, и меня обволокли звуки классической музыки.
Фелисити принесла мне водку со льдом в бокале из толстого красного мексиканского стекла. Рядом с бокалом она поставила ведерко со льдом.
– Вы ведь хотите выпить, верно?
– Откуда вы узнали? – она была права.
– Мой муж был пьяницей. В сущности, даже алкоголиком. Он сказал мне как-то, что настоящие пьяницы не любят класть в бокал лед, потому что он охлаждает напиток, и спирт не так быстро попадает в кровь.
– Не
– Может, и нет. Он был таким лжецом.
– Тогда что вы в нем нашли?
– Черт возьми, интересный вопрос.
– Мне всегда интересно, что люди находят друг в друге.
Фелисити включилась в причудливую беседу, перескакивающую с предмета на предмет, как будто это было ей не впервой.
– Сперва он нравился мне, потому что очень мало говорил. Он всегда молчал, понимаете? Когда он чего-нибудь хотел, он не просил, а просто подходил и брал.
– Как кролик Питер.
– Кто?
– Персонаж Беатрис Поттер.
– Ах, да. Я иногда читала это дерьмо своему сыну. Не думаю, чтобы он что-нибудь понимал. Мой сын слабоумный.
– У меня нет детей.
– Зато у вас роскошное тело.
Фелисити вытянула руку и прикоснулась к моей груди. Я этого не ожидала. Я не была готова к сюрпризам.
– У меня была такая же. Шикарная грудь, а не такое вымя, как любят мужчины.
– Вы сказали, что ваш муж просто подходил и бра… Что он брал?
– Например, меня. Он чуть не протаранил мной какую-то стену. Однажды мы обедали. Он встал, поднял меня на ноги, и согнул над креслом, в котором я сидела. Затем задрал мне юбку, разорвал трусы, и начал мне вставлять.
– Очевидно, вам это нравилось, – наш разговор становился абсурдным. Беседа в стиле Диккенса увела нас куда-то не туда.
– В общем, да. Дело в том, что мы были в ресторане, – Фелисити внезапно засмеялась гортанным, булькающим смехом, таким, каким смеются поблекшие кинозвезды, вспоминая прежние деньки. Я тоже засмеялась; это было забавно.
– С вами когда-нибудь такое бывало? – спросила Фелисити.
– Да. Ну, что-то подобное. Но в отличие от вас, я его не любила.
– Это продолжалось недолго. Мой муж был таким человеком, для которого чем больше женщин, тем лучше. Я много узнала от него. Знаете, он раскрепостил меня.
– Это звучит жестоко.
– Мужчины и женщины всегда жестоки. Это естественно.
– Но только не мой мужчина. Он совсем не жесток. Поэтому-то я и люблю его.
– Значит, у него что-то не в порядке.
– Вы правы. У него кое-что не в порядке. Его мать.
– Похоже, вы говорите о моем сыне. Он слабак.
– Значит, вы жестоки к своему сыну.
– Это он так думает.
Музыка кончилась. Фелисити встала, подошла к кассетной деке, и снова поставила ту же самую пьесу.
– Что за музыка? – спросила я.
– Шуберт. Вы не знаете? Самая известная хреновина из всего, что он написал. «Смерть и девушка».
– Я не разбираюсь в музыке.
– Бедняжка. Ну, не пора ли вам рассказать, какого хрена вы явились? Почему вы не снимаете очки?
– Я пришла, чтобы рассказать вам кое-что о себе, а также о…
– О моем сыне.
Я напряглась. Эта женщина – психолог. Она сказала:
– Вы думаете, что я психолог? Вы – вторая женщина, которая приходит поговорить о моем сыне. Может быть, вы даже знаете другую, ту дуру, с которой он живет.
– Я встречалась с ней.
– Тогда кто же вы? Вы – та секретарша, что ушла от него. Эта дура Барбара рассказывала мне о вас.
– Нет, то была Алексис. А я заменила ее. Я работаю у Мэсона.
– Зачем вы все приходите ко мне? Вы хотите просить у меня его руки? – она снова хрипло засмеялась. На этот раз ее смех был не столь заразителен.
– Черт побери, что вы все находите в нем?
– Не могу говорить за других, но я вижу в нем человека, отличающегося от большинства людей. Он не пытается подавлять окружающих людей.
– Он слабак, вот почему.
– Он – достойный человек. Вы изо всех сил стараетесь погубить его. Вы высмеивали в нем всю его чувствительность. Вы пытались украсть его независимость. Вы держали его в клетке, как зверя. Вы постоянно мучаете его. То, что вы сделали – хуже убийства.
Не надо было говорить это слово – «убийство». Но мой гнев и отвращение были в то мгновение так велики, что я позволила вырваться ему наружу.
– Вы жалеете его, только и всего. Никогда не жалейте мужчин. Они затрахают вас, как только взглянут на вас.
– Ради Бога, прекратите говорить о нем так, как будто он ваш бывший любовник. Он ваш сын.
– Все мужчины одинаковы.
– Точно так же, как все женщины одинаковы, вы это хотите сказать?
– Более-менее. Он сам тоже приходил сюда и скулил, как щенок. Я вышвырнула его. И с вами сделаю то же самое.
– Нет, не сделаете.
Она не слышала меня. Эта женщина была действительно больной. Вероятно, ей нужна помощь, курс лечения, но это не мое дело. Я собиралась избавить ее от всякого лечения.
– Он всегда называл меня «мамочкой» – дерьмовое английское словечко! Должно быть, перенял его у отца. Его отец был родом из Англии. «Мамочка». Почти что мумия – груда костей, завернутая в бинты и похороненная в пирамиде.
– Очень точное сравнение, – сказала я. – Вы и есть мумия. Мертвая и внутри и снаружи. Не волнуйтесь, мы найдем для вас пирамиду.
– Мы? Ты и Мэсон. Безмозглые засранцы. Вы ничего не найдете. Мэсон – не такой тип, как ты думаешь. Он не достойный человек. Он – жопа. Он никогда не сумеет понять ни тебя, ни то, о чем говоришь. Ты не удержишь его при себе. Ты его получишь. Я вижу это по твоим глазам. В них есть жестокость. Но ты не сумеешь вступить с Мэсоном в состязание. Когда дело дойдет до жестокости, вы с ним окажетесь в разных лигах. Девочка, он из другого класса. Мэсона не интересуют люди. Он просто берет все, что ему предлагают, как и его отец. В этом он похож на ребенка. Он до сих пор и есть ребенок. Он никогда не вырастет. Он берет, но ничего не дает. Поэтому он опасен, черт побери. Ты не понимаешь. Но поймешь, если поживешь с ним. Он ни хрена не понимает тебя. И никогда ни хрена не поймет. Мэсон погубит тебя, если ему позволить. Так что берегись.