Роковой подарок
Шрифт:
Более того, когда влюбленная Маргрит, воспротивясь воле отца, который был категорически против нашего брака, тайно бежала из дома, Питер, сцепив челюсти, предоставил в наше распоряжение удобную капитанскую каюту, сам же на время перебрался к штурману.
Я был счастлив, благодарил судьбу за прекрасную любовь и удачную торговлю, но Господу было угодно подвергнуть нас испытаниям, ибо наш корабль попал в жестокий шторм, и огромные валы обрушивались на судно, и, казалось, настанет конец нашей счастливой жизни; я сжимал в своей руке руку моей возлюбленной, а она, привыкшая с детства
Иногда я видел, как во время сильной качки по скользкой палубе, хватаясь за снасти, в длинном плаще, с бледным лицом, пробирался к капитанскому мостику Питер Виссер. Он заглядывал в нашу каюту, и я видел в его голубых глазах глубокое отчаянье и скорбь - казалось, будто он хотел умереть...
Но Господу было угодно спасти нас, и один из портов южной Европы принял наше потрепанное судно. Продолжать плавание было нельзя. Разгрузив и выгодно распродав свой товар, мы решили совершить поездку по Европе, и добирались домой, используя кареты и лошадей. Это было радостное путешествие, ибо рядом со мною была моя возлюбленная!
Увы, за все нужно платить! Вернувшись, я застал имение в упадке, и узнал, что мой больной отец скончался два месяца назад, так и не дождавшись меня домой.
Я стоял у могильного склепа, слезы лились из глаз, и моя верная Маргрит утешала меня. Придя в себя от потери, я вступил в права и занялся хозяйством. Как только я поправил наши дела – началась подготовка к бракосочетанию.
Стояла благословенная золотая осень. Я созвал немногих родственников, даже написал Виссеру, и он приехал на свадьбу с большим подарком. Им стало прекрасное венецианское зеркало. Я помню, как он вручил свой подарок, поздравив нас, загадочно сверкнул глазами и, сославшись на нездоровье, покинул мой дом, уехав в карете. Мы, окрыленные нашим счастьем, восприняли это как укол ревности, и понимающе рассмеялись! Но разве знали мы какие жестокие испытания нам готовит судьба!
Первые месяцы нашей супружеской жизни прошли в семейном счастье и страстной любви. Но потом начали происходить загадочные события.
Как-то утром, после ночи любви, прекрасная Маргрит встала перед новым зеркалом, наконец-то укрепленном в комнате нашим слугой Гансом. Она взмахнула гребнем, чтобы расчесать свои длинные, черные, словно обсидиан, волосы и громко вскрикнула, с ужасом указав мне на стекло. Поднявшись с ложа, я подошел к ней и замер в изумлении. Из зеркала на меня глядела ужасная старуха - горбатая, с морщинистым лицом, с бельмом на глазу, с распущенными седыми волосами! Вскрикнув от изумления, я отстранил жену и увидел себя таким, как обычно. Я велел тут же занавесить зеркало, но вечером, не выдержав, осторожно снял покрывало... Когда к зеркалу подлетела моя прекрасная улыбчивая Маргрит - безобразная старуха с отвислой губой снова смотрела на нее!
Блеснуло нечто бесовское в глазах моей возлюбленной! Она бросилась в соседнюю комнату, что-то схватила и обрушила это на зеркало, прежде чем я успел ее остановить! В ее руке был молот, оставленный нашим Гансом. Зазвенели, посыпались осколки, а она совершала удар за ударом, пока не вскрикнула, схватившись за лицо.
Один из осколков поранил ее, вонзившись в самую щеку, а второй, по ее словам, угодил в глаз. Мне жутко было смотреть на расколоченное зеркало и окровавленное лицо моей жены.
Слуги убрали разбитое зеркало, я переживал за мою любимую, лежавшую в постели, раненую, да еще и в горячем нервическом припадке. Она очень страдала, пока приехал доктор Раух с ассистентом. Полный, медлительный и важный Раух принялся за лечение, и, когда, наконец-то, моя возлюбленная пришла в себя, ее щеку украшал небольшой шрам. Глаз, по словам доктора, оказался целым, и жена видела им. Видимо слеза вымыла осколок, но Маргрит упрямо жаловалась, что ей что-то мешает зрению, а когда я осматривал ее, то заметил, как в глазу ее поблескивает незнакомый прежде зеленый огонек.
Болезнь Маргрит перенесла тяжело, постоянно жалуясь на головокружения, боли, на Рауха, который, по ее словам, делает свое дело очень небрежно. Я понимал ее состояние и как мог утешал ее.
Вскоре Маргрит стало лучше, но после болезни характер ее резко изменился. Она стала злой, раздражительной, будто все видела в черном свете.
Ее все раздражало и бесило – невнимательность слуг, нерасторопность и лень деревенских, отлынивающих от работы на поле, вороватый и хитрый управляющий, дохлые, по ее словам, лошади, которые медленно тащили бричку. И меня она награждала обидными и несправедливыми прозвищами, без конца ругая за нерадивость в управлении хозяйством. Маргрит жаловалась, что плохо одевается, но все привезенные наряды она рвала, выбрасывала, и ходила в старой износившейся одежде.
У нас начались сложные отношения – любовь куда-то пропала, страсть обратилась в искусство доказывать свою правоту в бесконечных ссорах.
Она ругала мою родину за ее холодную погоду, все вспоминала свой теплый остров, где, по ее словам, когда-то была счастлива, да и то, самую малость!
Имение наше потихоньку приходило в упадок.
Чтобы избежать частых ссор и где-то добыть средства для жизни, я вновь пустился в плавание, которое, на сей раз, не принесло ожидаемой удачи. Я разорился!
Когда я вернулся, то не узнал свою жену! По словам слуг, она уже с полгода не выходила из комнаты на втором этаже, запершись там, отдавая распоряжения с помощью записок.
Когда мы увиделись, я был поражен: предо мною стояла старуха из зеркала, с седыми волосами, с бельмом на глазу! Она кричала что-то нечленораздельное, и я понял, что она повредилась в рассудке.
Маргрит умерла спустя год после моего приезда. С нею началась горячка, она металась в бреду, и не пускала к себе докторов.
На похороны приехал человек в форме капитана с женою. Когда я поближе рассмотрел его, то узнал Питера Виссера. Рядом с ним стояла... моя Маргрит!
Я чуть не потерял рассудок, разум мой помутился, перед глазами поплыло...
Когда меня подхватили, и я, наконец придя в себя, разглядел гостью, то понял, что передо мною Вайона, старшая сестра Маргрит, но как она была похожа на нее!
После похорон, прощаясь, Питер Виссер оставил свой адрес, приглашал писать. Я вяло пообещал, сломленный неудачами и практически больной.