Роковые обстоятельства
Шрифт:
— Это пожелание влюбиться в эгоистку!
— Благодарю покорно! Тем более, что ваше пожелание явно запоздало!
— Да что вы говорите!
И оба, не выдержав этого мнимо-серьезного разговора, снова обменялись взглядами и фыркнули от смеха. Они шли по Невскому в сторону Казанского собора и уже миновали памятник Екатерине II, открытый всего восемь лет назад, когда навстречу им промчался элегантный экипаж, в который было запряжено две красивых гнедых лошади. Поворачивая на Малую Конюшенную, кучер резко натянул вожжи, отчего занавеска на окнах заметно сдвинулась. В этот момент спутница
— Что с вами, Надин? — оглядываясь назад, удивился он. — Вам знакома эта карета?
— Это экипаж банкира Дворжецкого.
— А вы знакомы с этим господином?
— Неделю назад папа возил нас к нему на званый ужин.
— Но почему вы его так испугались?
Дождавшись пока карета скроется из виду, Надежда с самым независимым видом пожала плечами.
— И вовсе я не испугалась… С чего вы взяли?
— Вообще-то про него рассказывают столь гнусные вещи, что его стоит опасаться.
— Правда?
— Вернее, — наморщил лоб Денис, — кто-то, кажется наш общий знакомый Петр Ливнев, что-то рассказывал мне про его отца — Иннокентия Дворжецкого. Это была весьма пикантная, даже лучше сказать, скабрезная история…
— Так расскажите и мне! — немедленно потребовала Надежда. — До моего дома еще не близко — я живу в Апраксином переулке.
— Но ведь такие истории, пригодные для мужского уха, не совсем хороши для уха женского.
— Рассказывайте или отправляйтесь к своему Ливневу и не показывайтесь мне больше на глаза!
— После такой страшной угрозы я бы и в канал прыгнул! — счастливо улыбнулся он. — Хорошо, Надин, слушайте, но не краснейте, иначе я тоже почувствую себя смущенным, и в этом только вы будете виноваты!
— Если я и покраснею, то только от смеха на ваши предосторожности, — весело пообещала девушка.
— Ну, с этим я как-нибудь справлюсь… Итак, говорят, что до самого конца жизни старый Дворжецкий отличался ужасающим распутством. Когда он уже находился при смерти, за ним ухаживала хорошенькая сиделка. Старик частенько притворялся совершенно беспомощным и едва слышным голосом просил подать воды. Но стоило сиделке поднести стакан к его губам, как он дрожащей от похоти рукой немедленно залезал ей под юбку… Вас не очень смущают такие подробности?
— Нет, нет, продолжайте.
— Девушка, разумеется, с возмущением отстранялась, а старый банкир делал вид, что теряет сознание. Но когда подходил срок принять прописанное доктором лекарство и сиделка подавала его Дворжецкому, он повторял вышеописанное рукоблудие. Кончилось тем, что умирающий долго звал ее к себе, но она, подозревая в этом очередное притворство, отказывалась даже близко к нему подходить. И даже когда он испустил последний вздох и затих навеки, целомудренная девица еще пару часов боялась приблизиться к его постели. Почему вы улыбаетесь, Надин?
— Так ведь это же готовая сцена для водевиля! — засмеялась будущая актриса.
Глава 5
ДЬЯВОЛЬСКАЯ СДЕЛКА
За семейством банкира Дворжецкого постоянно тянулся шлейф самой недоброй молвы. Рассказывали, что отец нынешнего банкира Иннокентий Дворжецкий
Сделавшись купцом, он понемногу богател, однако по-настоящему развернулся лишь после одного «темного дела», связанного с поджогом паровой мельницы на Измайловском проспекте.
Дело было так. Дворжецкий сумел заполучить многолетний контракт на поставку зерна петербургскому военному округу, однако военное министерство оговорило этот контракт непременным условием — перемалывать хлеб на данной паровой мельнице и на интендантские склады поставлять муку. Приобрести мельницу в собственность Дворжецкому не хватало капиталов, поэтому он вынужден был взять ее в аренду. Однако вскоре собственнику мельницы показалось, что он продешевил, и Дворжецкому были выставлены новые, гораздо более тяжкие условия арендной платы. После этого мельница неожиданно сгорела, и полиции так и не удалось найти виновных. В итоге владелец мельницы остался ни с чем, военное ведомство было вынуждено снять условие перемола, а Дворжецкий продолжал богатеть.
Своего старшего сына он отдал учиться по коммерческой части, поскольку мечтал о надежном сбережении и приумножении накопленных к тому времени капиталов и всерьез задумывался над созданием собственного банка. Михаил Иннокентьевич три года прожил за границей — в Англии, Франции и Италии. Вернувшись в Россию, он устроился на работу главным бухгалтером в Общество взаимного поземельного кредита. И через какое-то время там всплыло очередное «темное дело», связанное с махинациями с ценными бумагами, переданными российским правительством данному обществу, «дабы обеспечить его финансовым операциям наибольшую солидность».
Кассир общества угодил под суд, но отделался сравнительно мягким приговором — его лишили «всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ» и сослали жить в Енисейскую губернию, запретив отлучаться с места жительства в течение четырех лет и переезжать в другие губернии в течение четырнадцати лет. Столь мягкий приговор был продиктован общественным сочувствием к злополучному кассиру, представленному его велеречивыми адвокатами «жертвой личных обстоятельств». Иначе говоря, он расхищал казенные деньги, не чтобы пировать с кокотками, а дабы «залечивать душевные раны, нанесенные ему изощренным коварством любимой жены»!
И хотя главный бухгалтер должен был контролировать действия своего подчиненного, более того, в обязательном порядке визировал наиболее важные бумаги, имя Дворжецкого на суде звучало удивительно редко, хотя в кулуарах поговаривали о том, что в данном деле кассир общества выступал лишь в роли козла отпущения, а старания его адвокатов были щедро оплачены Михаилом Иннокентьевичем.
Вскоре после этого он покинул Общество взаимного поземельного кредита, поскольку отец сделал его директором собственного банка. А пару лет назад старший Дворжецкий умер в возрасте восьмидесяти лет, оставив старшего сына основным наследником всего своего огромного капитала, по разным оценкам насчитывавшего от 15 до 20 миллионов рублей.