Роль, заметная на экране
Шрифт:
Потом объявили перерыв, чтобы убрать сцену для концерта.
Поздно вечером куштирякцы провожали нас к автобусу. Гюзель и Мансур крепко пожали мою руку.
— Хорошо танцевали! — сказал он.
К сожалению, это была неправда. Вариации «Спящей красавицы», которые, казалось, я смогу танцевать и с закрытыми глазами, на неплотно сбитом полу клубной сцены вышли совсем не так, как на выпускном спектакле в театре.
— Благодарю, не утешайте меня… — сказала я, но при свете, хлынувшем из окон автобуса, увидела лицо Мансура и поняла,
В нем вообще не было ничего показного, а только спокойное доброжелательство. Я наконец поняла, на кого он похож, и спросила:
— Скажите, Мансур, у вас есть родственник — штурман буксира на реке?
— Вся родня на земле, — спокойно сказал он. — На реке — никого.
— А я думала… Очень вы похожи… — Я вгляделась в его черты пристальнее. — Нет, пожалуй, не похожи, а, как бы сказать, общего много…
— С одного поля ягоды, как говорят русские, — засмеялась Гюзель и лукаво спросила: — Что же, ваш знакомый такой же простой парень?
— Вот именно: одного поля… И, конечно, в этой настоящей простоте все сходство! — обрадовалась я, будто сделала великое открытие, — И, наверное, Мансур тоже хороший работник?
— Лучший в колхозе! — заявила Гюзель.
Мансур только слегка улыбнулся. О чем было ему говорить? Ясно, что жена гордится успехами мужа больше, чем своими, и не стоило ее огорчать возражениями. И ясно, что не слава «лучшего» главное, а то, что поступаешь и работаешь как полагается… И не о чем тут говорить! Я поняла его и улыбнулась в ответ.
— Раечка! — крикнул из окна автобуса Вадим. — Пора…
Весело втиснулась я в переполненный автобус. Весело отметила, что нарядные осветители, подстелив газеты, уселись на полу в проходе, уступив девушкам диваны.
— Иди сюда, я заняла тебе место! — закричала Альфия, пересаживаясь на колени к матери.
— Я тоже занял! — сказал Вадим, сидевший позади них. Он смотрел на меня умоляюще.
Все еще улыбаясь, я села рядом с ним.
Альфиюшка потянула за руку стоящего рядом Анвера:
— Садись тогда! Ты тоже хорошо танцевал!
Анвер подхватил девочку и посадил к себе на колени.
— Ты что же, пускаешь в соседи только тех, кто хорошо танцевал? А ну-ка, я тебя сейчас в окошко выброшу и пешком отправлю, раз ты совсем не танцевала! — пригрозил он.
— А я Раину лекцию слушала! — захохотала Альфия.
Вскочив ногами на его колени, она, перегнувшись ко мне, весело сообщила:
— А я сегодня за один вечер две шоколадки съела! Вот у меня мама какая!
Автобус тронулся, и девочка не удержалась на ногах.
— Теперь знаю, кого мне надо взять в партнерши, — пошутил Анвер, поднимая ее над головой. — На одной руке можно целый день таскать! И протестовать бы не пришлось!
Я вдруг сразу вспомнила наш неудержимый смех и все подробности последней репетиции. Моя улыбка исчезла так же, как и веселое настроение.
— Вы устали? — нарушил молчание Вадим. — Я видел!.. Высоко ценить интересы коллектива очень благородно, но вы же совсем не знаете меры!
Я только отрицательно качнула головой. Его слова совсем не имели ко мне отношения. Я пренебрегала своими интересами вовсе не ради коллектива… Наоборот. Многое шло во вред общим интересам! Я наконец поняла это.
— Докладом вас загрузили зря, — продолжал Вадим. — Хотя он был так же очарователен, как и все, что вы делаете…
Он ласково смотрел на меня, а я повернулась к темному окну.
Поступки мои были несомненно «очаровательны» и говорили о «новых, благородных позициях в искусстве…». Венера отдала мне придуманное, прочувствованное для себя, кусок своей жизни, а я даже рта не раскрыла, чтобы защитить ее от оскорблений… А Хабир?.. Он готов помогать всем, кто в этом нуждается! Я же заподозрила его в низости, нашептала Анне Николаевне…
Вадим ничего не знал об этом, как не знал и нашего уговора с Анной Николаевной. Мне хотелось спрятаться, до того постыдным казалось собственное поведение.
На мое счастье, автобус остановился, и шофер выскочил проверить что-то в моторе. Я встала.
— Простите, — сказала я Вадиму. — Извините, извините, — повторяла я, шагая через ноги и руки осветителей, расположившихся в проходе, и выпрыгнула следом за шофером. — Я пойду пешком, — сказала я ему и шагнула в темноту.
Глаза мои еще не успели привыкнуть к мраку, и я ступала наугад, чувствуя под ногами то кочки, то траву и не узнавая дороги. Автобус проехал мимо, еще больше ослепив меня фарами. Я шагнула в сторону и чуть не упала, наткнувшись на большую кучу хвороста. Повернувшись, я вытянула перед собой руки и осторожно пошла вперед, но уткнулась в стог колючего сена.
— Раечка, что с вами? — услышала я голос Вадима.
Он, догнав меня, пошел рядом.
— Ничего особенного, — уклончиво ответила я, хотя испугалась ночного леса и в глубине души обрадовалась, что осталась не одна. — Мне захотелось пешком…
— А старой башкирской плетки тебе не захотелось? — вынырнул из темноты Анвер. — Куда тебя понесло ночью посреди леса? Не натопалась еще за целый день?
— Я после репетиции лежала два часа, — невольно начала оправдываться я, но не удержалась от иронии: — Знаю, что балерина Искандарова нужна не меньше трактора.
— Ну, ты и… — начал Анвер, но запнулся.
— Дура? — продолжала задираться я.
— Не так хотел сказать, но уж спорить не буду! Под ноги смотри! — воскликнул он, когда я споткнулась, и взял меня под руку.
Вадим взял мою руку с другой стороны.
— Анвер, а почему вы, собственно говоря, решили, что Рая без вас не дойдет до парохода? Разве у вас кошачье зрение и вы видите ночью, как днем?
— Ни зрения, ни хитрости кошачьей не имею, к сожалению, только, знаете… — запальчиво начал Анвер, но, видимо, ничего больше придумать не мог.