Роль жертвы
Шрифт:
Я обвела взглядом кабинет начальника отдела по раскрытию умышленных убийств крупнейшего района города. Много лет назад, когда я пришла работать в этот район, отдела по раскрытию умышленных убийств еще не было, но кабинет был, в нем сидел начальник уголовного розыска. С тех пор много воды утекло, стены облупились, потолок потрескался, мебель развалилась. Все это великолепие освещала тусклая лампочка в засиженном мухами абажуре. С тех пор сменилось правительство, название города и даже страны, были приняты новые Конституция
— Слушай, а откуда вообще взялся этот Буров? Как он из области перевелся сюда? — спросила я Костика, с жадностью набросившись на печенье и набив себе полный рот. Разговаривая, я поперхнулась, и Костик вынужден был постучать мне по спине, чтобы я прокашлялась.
— Ой, Маша, он — несчастный парень. Работал в области, город Коробицин.
— Не знаю такого.
— Ну уж. Между прочим, старинный город, там кино любят снимать. Стоит на реке, там замок есть, и монастырь. Триста тысяч жителей.
— Ну и что?
— Он там опером работал.
— Ну и что? Чего ему там не хватало? Мафия стала наезжать?
— Да нет, — Костик помолчал, грея руки о чашку с чаем. — Он сам-то вообще питерский, здесь закончил Техноложку, туда его распределили на химкомбинат, а он покантовался пару лет и пошел в милицию. Тогда это модно было...
Костик завздыхал. Он и сам так же пришел в милицию по комсомольской путевке; тоже закончил Технологический институт, распределился на завод, подумал и пошел работать в уголовный розыск. Тогда это было не только модно, но и почетно, и денег больше платили. А главное — романтика борьбы с преступностью. Романтика быстро выветрилась и сменилась инерцией. Хотя нет, Костик — человек увлекающийся, у него инерция на романтике сидит и чувством долга погоняет. У меня иногда складывается такое впечатление, что опера — это последние люди в наше время, чувствующие ответственность за страну.
Бизнесмены всякие несут ответственность за свою фирму, нувориши, крепкие мужики, вьющие кирпичные трехэтажные гнезда, — за свою семью. А эти ребята семьи имеют, а денег не имеют, и времени у них тоже нет жене за картошкой сходить, зато «нам надо поймать Лысого, а то кто же его поймает...»
— А что ж он в кабинете живет, раз он питерский?
— А то ты, Маша, не понимаешь! Он по распределению уехал в свой Коробицин, родители его здесь умерли, квартира была государственная, государству и ушла, он-то ведь выписался.
— Ну, а там-то он где жил?
— Жил с женой в однокомнатной квартире, квартиру продал за три тысячи.
— А чего так дешево? — удивилась я.
— А сколько ты думала? Это в Питере квартиры дорогие. А в Коробицине никому на фиг не нужны. Ну вот и смотри, что он может здесь купить на три тысячи. Даже комнаты не купит.
— Подожди, а где его жена живет, раз ты говоришь, что он квартиру продал?
Костик помрачнел.
—
— Что, жена бросила?
— Хуже. Убили у него жену.
— Господи! — я отставила кружку с чаем и замолчала. — А как убили? Кто?
— Глухарь, — Костик пожал плечами. — Ушла с работы, а до дому не дошла. Нашли труп на берегу речки. Следы сексуального насилия, ребра переломаны.
— Господи, какой ужас, — меня передернуло. Не дай Бог никому пережить такое. — Подожди, ты сказал, что он Техноложку закончил? Он с тобой учился?
— Ну да. А когда в Питере появился, стал искать старые связи, наткнулся на меня. А у нас Кужер ушел, как раз вакансия.
— Ну и как он, ничего?
— Опер он нормальный, грамотный. Жену его жалко, я у них на свадьбе гулял. И надо же так...
— И что, Костик, версий никаких? Городишко-то у них маленький, неужели там такой глухарь может зависнуть?
— Да вот завис. Он сам попытался раскрывать, но ничего не получилось. Тупик. Ну ладно. Ты мне про пятницу расскажи. Меня в главк дернули, я у них до вечера проторчал. Что там? Известная актриса таблеток наглоталась? Надеюсь, ты возбуждать ничего не будешь?
Я помолчала, и Костик насторожился.
— Э-э, э! Насколько я знаю, там чистый суицид, даже записочка имеется. Не хватало мне только убийства известной актрисы накануне главковской проверки!
— Там, Костик, ситуация оценочная, — согласилась я, — но все будет зависеть от того, будет кто-то жаловаться или нет, если мы откажем в возбуждении.
— Подожди, — насторожился Мигулько, — кому там жаловаться? Насколько я знаю, актрисочка одинокая была, разведенная...
— Кто жаловаться будет? Либо бывший муж, либо коллеги по театру.
— Да ладно, — недоверчиво посмотрел на меня Костик. — Так прямо бывший муж и разбежался. Он после развода-то женился, небось?
— Женился.
— А на ком? Небось на лучшей подруге актриски?
— Вот этого я не знаю. Но он с Климановой остался в хороших отношениях.
— Я тебя умоляю! Это он тебе сказал?
— Нет, это мне сама Климанова сказала.
Мигулько уставился на меня.
— Что, мертвая?
— Да почему. Живая. — Пришлось повторить Мигулько про визит актрисы Климановой к дежурному прокурору.
Костик почесал в затылке.
— Ага. Значит, говоришь, лечилась в клинике неврозов...
Я вздохнула. Это еще один довод против возбуждения уголовного дела, причем самый сильный.
На столе Мигулько зазвонил телефон, соединяющий его кабинет с дежурной частью. Мы оба с неприязнью посмотрели на аппарат, как будто он был в чем-то виноват. Мигулько снял трубку, и я через сильную мембрану услышала голос оперативного дежурного. Первую фразу я не разобрала, но увидела, как Мигулько посерел лицом.