Ролевик: Ловчий
Шрифт:
Краем глаза вижу неясное движение - сначала два амбала помогают держащейся за горло фигуре перевалиться за борт, потом вываливают туда же отчаянно дёргающийся свёрток.
Нет, не свёрток. Ковёр. Под весом начинки он раскрывается, но одна сторона остаётся в руках бандитов.
Хозяйственные, черти. Домовитые.
– Урода туда же?
Странно, но шлепка о воду ни в первом, ни во втором случае не слышу. Ветерок поддувает как раз с той стороны, но шума никакого.
– Нет, Сопливый, оставь его себе, - рычит капитан, отчего шмыгающий носом пират втягивает
– Взяли и выбросили эту требуху немедленно!
– Но... У него же вона, шмотья полно, негоже энто - столько ценностей, да в воду, - гудит второй.
– Ты, сухопутное говно, егерский вещмешок не видишь, что ли? Может, тебе напомнить, чем заканчивается попытка сунуть лапы в вещи Паучника без его ведома?
Недовольно бурча под нос, амбалы завершают скрутку ковра и, уложив его у борта, хватают меня за ноги.
Капитан, ухватив мои волосы в кулак, тянет голову назад, открывая горло.
Одно движение клинком, и всё.
Спокойно жду смерти.
Капитан яростно дышит, здесь, вблизи, совершенно отчётливо слышу проблемы с дыханием.
А Костлявая не торопится.
– Знаю я ваши егерские ухватки, - выдавливает капитан каждую букву полным ненависти хрипом.
– И не надейся посмертно достать, как это делают отродья. Я отпускаю тебя на все шесть сторон, - кривая ухмылка, в потемневших глазах с лопнувшими сосудами - лютая, нечеловеческая злоба.
Сильный удар в плечо, и меня опрокидывает за борт.
Напоследок успеваю перенаправить силу на голосовые связки и речь, и выкрикнуть удаляющемуся бортику:
– Лодочник выбросит тебя на стремнине, падаль!
А мой короткий полёт продолжается.
Враз на меня набрасывается ледяной воздух, настолько бедный жизненной силой, что дышать практически нечем. Сильный ветер подхватывает меня, крутит, и тут до меня доходит: корабль уже далеко вверху, а там, вокруг и внизу, не туман - облака. Густые, непроглядные.
Прежде чем окончательно провалиться в сырую холодную плоть облаков, успеваю запечатлеть в памяти сюрреалистичное зрелище: два парусных корабля, притёршись бортами, парят в кристальной чистоте небес, а над ними раскинулся огромнейший, безграничный голубой купол...
На какое-то время вновь теряю сознание, а когда прихожу в себя, облака остаются позади.
Свист ветра в ушах, встречным потоком воздуха плющит морду, особенно в те моменты, когда меня выкручивает в направлении далёкой поверхности.
А парашюта нет.
В бешеной круговерти иногда успеваю отмечать россыпь островов у далёкого горизонта - и на краткий миг в душе вспыхивает надежда, что доплыву. Если не раскатает в блин при приводнении.
Зато дышать тут не в пример легче, чем там, на высоте. Воздух с каждым метром теплеет, уплотняется. Растопырив руки и ноги, пробую на голых инстинктах (откуда они у прямоходящего примата взялись, интересно?) стабилизировать хоть немного кручение. Прогресс, вроде, есть, но слишком мал, чтобы успеть раскорячиться как надо до момента стыковки.
Благо, лямки рюкзака подтянуты как следует - не телепается, не елозит по спине, сидит как влитой.
Поверхность воды всё ближе и ближе. Ещё несколько секунд, и всё - сушите вёсла, кормите рыб.
В последний момент, перенапрягая избитое тело, всё же умудряюсь вытянуться в какое-то кривое подобие стойкого оловянного солдатика, искренне надеясь, что из олова в нём - только напыление.
Чудовищно твёрдая вода бьёт меня в ноги и нехотя расступается, впуская новую жертву в свои жадные объятия.
И в голове с шумом, перекрывающим рёв воды, щёлкает реле, отключая сознание.
Плеск волн, яркое солнце.
Тело, отключившись от управления разумом, экономными гребками направляет себя вперёд. Рюкзак не мешается, жёсткая рама больше не жёсткая - рефлекторный рывок за торчащие из лямок узелки - и её составляющие, оттолкнувшись друг от друга, позволяют вещмешку ещё плотнее облепить спину.
Сознание то всплывает, то пропадает вновь, накатывают чужие воспоминания, и после каждого помутнения разума они осознаются уже родными, моими собственными.
Иногда кажется, что слышу поблизости чьё-то напряжённое дыхание, иногда различаю слабые всплески, только вот не понять, волны ли это сталкиваются друг с другом, или же на самом деле рядом со мной кто-то есть. Переместить силу в слух не могу, да и сам понимаю, насколько это сейчас бесполезно: её остатки циркулируют в избитом теле, полностью направленные на одну-единственную функцию: не дать мне утонуть.
Иногда, совсем выбившись из сил, переворачиваюсь на спину и вяло подгребаю руками, небольшой воздушный пузырь, удерживаемый рюкзаком, позволяет уделять меньше контроля за плавучестью.
Сознание теряется, находится вновь, и опять пропадает, скатываясь в сумеречное состояние бреда. В такие моменты кажется, что кто-то, остающийся вне поля зрения, то подталкивает меня вперёд, то буквально тащит за шкирку.
Сколько это длится, не знаю, и знать не хочу.
Солнце уже у самого горизонта, и на небе, не вызывая у меня ни малейшей капли удивления, проступают из небесной синевы два серпа лун.
Хочется есть, хочется пить, но ни одно, ни другое недоступно сейчас.
Странный мерный рокот совершенно не затрагивает никаких чувств, и требуется долгое, бесконечно долгое осознание, чтобы понять - такой шум, то растущий, то нисходящий, может быть только в одном случае - если вода накатывает на берег.
И тут же ноги ощущают под собой дно. Песчаное, мягкое, ступни в нём вязнут, как в клею, - но это дно!
И, словно не желая отпускать, вода давит в грудь, старается плавно, но неотвратимо вернуть трофей обратно.
Хренушки тебе, владение Посейдона, а не очередной кусок жратвы для рыб!
Напрягая все оставшиеся силы, медленно, но верно двигаюсь вперёд. Тяжёлая обувь скользит в песке, проваливается - но она же за счёт широких подошв даёт большую точку опоры. Упрямо иду вперёд, шаг за шагом сокращая дистанцию с мутным абрисом береговой линии.