Роман лорда Байрона
Шрифт:
…предка лорда Байрона — пятого лорда, известного миру как «Злой Байрон», — нельзя всецело винить за ущерб, причиненный имению… — Томас Мур сообщает интересные подробности из жизни Злого Лорда (цитирую пересказ Андре Моруа):
«…У него был бешеный нрав, что он всегда носил пистолеты за поясом и так отравлял существование леди Байрон, что она в конце концов сбежала из Ныостеда, а ее место в доме заняла одна из служанок, которую крестьяне прозвали леди Бетти. Под грубым владычеством леди Бетти замок пришел в запустение. Она превратила в хлев готическую часовню и заняла под конюшни несколько прекрасных залов. Что же касается Злого Лорда, то после того, как единственный сын против его воли женился на своей двоюродной сестре, он совсем удалился от людей, стал вести странную жизнь — прилагал все усилия, чтобы разорить своих наследников, платил карточные долги дубами из своего парка, срубил их на пять тысяч фунтов и почти свел этот роскошный лес. Уолпол, проезжавший в то время в этих краях, писал: "Я в восторге от Ньюстеда; вот где поистине соединились готика и изящество. Но, — прибавлял он, — нынешний лорд — сумасшедший человек: он вырубил все деревья и посадил кучу шотландских сосен, имеющих вид холопов, которых по случаю торжественного дня нарядили в старинные фамильные ливреи". Чтобы вконец разорить сына, лорд Байрон перебил в своем парке две тысячи семьсот ланей и сдал в аренду на двадцать один год за баснословно низкую цену — шестьдесят фунтов в год — поместье Рочдейл, где только что открыли залежи каменного угля.
Он развлекался, как испорченный ребенок. Открывал по ночам речные шлюзы, чтобы нанести ущерб хлопчатобумажным фабрикам; опустошал пруды своих соседей; на берегу своего озера построил два маленьких форта и спустил на воду игрушечный флот. Целыми днями
Уильям Байрон пережил и сына, и внука — так что наследником стал внук его брата. После смерти Злого Лорда сверчки толпой покинули Ньюстед.
…будто в обители со множеством комнат… — Парафраз Ин.14:2 — «В доме Отца Моего обителей много».
…с картиной «норманнского аббатства» в последних песнях «Дон-Жуана». —
Но ближе к делу. Лорд Амондевилл Отправился в фамильное аббатство, В котором архитектор проявил Готической фантазии богатство: Старинный монастырь построен был Трудами католического братства И был, как все аббатства тех времен, Большим холмом от ветра защищен. Но монастырь был сильно поврежден: От гордого старинного строенья, Свидетеля готических времен, Остались только стены, к сожаленью. Густым плющом увит и оплетен, Сей мрачный свод, как темное виденье, Напоминал о бурях прошлых дней Непримиримой строгостью своей. В глубокой нише были, по преданью, Двенадцать католических святых, Но в грозную эпоху состязанья Кромвеля с Карлом выломали их. Погибло в те года без покаянья Немало кавалеров молодых За короля, что, не умея править, Свой трон упорно не желал оставить. Но, случая игрою спасена, Мария-дева с сыном в темной нише Стояла, величава и скромна, Всех разрушений, всех раздоров выше, И вещего покоя тишина Казалась там таинственней и тише; Реликвии святыни каждый раз Рождают в нас — молитвенный экстаз. Огромное разбитое окно, Как черная пробоина, зияло; Когда-то всеми красками оно, Как оперенье ангелов, сияло От разноцветных стекол. Но давно Его былая слава миновала; Лишь ветер да сова крылами бьет Его тяжелый темный переплет. . Фонтан, из серых глыб сооруженный, Был масками украшен всех сортов. Какие-то святые и драконы Выбрасывали воду изо ртов, И струи пенились неугомонно, Дробясь на сотни мелких пузырьков, Которые бесследно исчезали, Как радости земные и печали. Монастыря старинного следы Хранило это древнее строенье. Там были келий строгие ряды, Часовня — всей округи украшенье; Но в годы фанатической вражды Здесь были перестройки, измененья По прихоти баронов. Уж давно Подверглось реставрации оно. Роскошное убранство анфилад, Картинных галерей, большого зала Смешеньем стилей ослепляло взгляд И знатоков немного возмущало; Как прихотливый сказочный наряд, Оно сердца наивные прельщало. Когда величье поражает нас, Правдоподобья уж не ищет глаз. Стальных баронов весело сменяли Ряды вельмож атласно-золотых, И леди Мэри чопорно взирали На светлокудрых правнучек своих, А дальше томной грацией блистали В уборах прихотливо-дорогих Красавицы, которых Питер Лили Изобразил в довольно легком стиле. Там были судьи с пасмурным челом, В богатстве горностаевых уборов, Карающие словом, и жезлом, И холодом неумолимых взоров; Там хмурились в багете золотом Сановники с осанкой прокуроров, Палаты Звездной сумрачный конклав, Не признающий вольностей и прав. Там были генералы тех веков, Когда свинца железо не боялось; Там пышностью высоких париков Мальбрука поколенье красовалось; Щиты, ключи, жезлы, ряды штыков Сверкали там, и скакуны, казалось, Военной возбужденные трубой, Скребя копытом, порывались в бой. Но не одни фамильные титаны Своей красою утомляли взоры: Там были Карло Дольчи, Тицианы, И дикие виденья Сальваторе, Танцующие мальчики Альбано, Вернэ голубоватые просторы, Там пытки Спаньолетто, как во сне, Пестрели на кровавом полотне. Там раскрывался сладостный Лоррен И тьма Рембрандта спорила со светом, Там Караваджо мрак угрюмых стен Костлявым украшал анахоретом, Там Тенирс, краснощекий, как Силен, Веселым сердце радовал сюжетом, Любого приглашая пить до дна Желанный кубок рейнского вина. . Я мелочи такие описал, Читателя считая терпеливым, Чтоб Феб меня, пожалуй, посчитал Оценщиком весьма красноречивым. (Гомер такой же слабостью страдал; Поэту подобает быть болтливым, — Но я, щадя свой век по мере сил, Хоть мебель из поэмы исключил!)Боцман—
«Боцман мертв! Он умер от бешенства 18-го числа, после мучительных страданий, однако сохраняя всю доброту своей натуры: он никак не повредил тем, кто был подле него. Теперь у меня не осталось никого, кроме старого Меррея» [96] (Фрэнсису Ходжсону, 18 ноября 1808 г.).
В завещании 1811 г. Байрон потребовал, чтобы его похоронили рядом с Боцманом. Адвокаты запротестовали; ответ был: «Пусть так и остается». Но так не случилось. (См. также прим. к с. 263).
96
О
Ида— школа Харроу часто появляется под этим именем на страницах отроческого сборника «Часы досуга» (1807):
О детства картины! С любовью и мукой Вас вижу, и с нынешним горько сравнить Былое! Здесь ум озарился наукой, Здесь дружба зажглась, чтоб недолгою быть; Здесь образы ваши мне вызвать приятно, Товарищи-други веселья и бед; Здесь память о вас восстает благодатно И в сердце живет, хоть надежды уж нет. Вот горы, где спортом мы тешились славно. Река, где мы плавали, луг, где дрались; Вот школа, куда колокольчик исправно Сзывал нас, чтоб вновь мы за книжки взялись. Вот место, где я, по часам размышляя, На камне могильном сидел вечерком; Вот горка, где я, вкруг погоста гуляя, Следил за прощальным заката лучом. Вот вновь эта зала, народом обильна, Где я, в роли Занги, Алонзо топтал, Где хлопали мне так усердно, так сильно. Что Моссопа славу затмить я мечтал [97] . Здесь, бешеный Лир, дочерей проклиная, Гремел я, утратив рассудок и трон; И горд был, в своем самомненьи мечтая, Что Гаррик великий во мне повторен. Сны юности, как мне вас жаль! Вы бесценны! Увянет ли память о милых годах? Покинут я, грустен; но вы незабвенны: Пусть радости ваши цветут хоть в мечтах. Я памятью к Иде взываю все чаще; Пусть тени грядущего Рок развернет — Темно впереди; но тем ярче, тем слаще Луч прошлого в сердце печальном блеснет. Но если б средь лет, уносящих стремленьем, Рок новую радость узнать мне судил, — Ее испытав, я скажу с умиленьем: «Так было в те дни, как ребенком я был».97
Генри Моссоп (1729–1773) — английский актер, исполнявший роль злодейского мавра Занги в трагедии «Месть» (1721) Эдварда Юнга (1683–1765).
Название Ида носят горы на Крите и во Фригии, посвященные матери-богине; «школа Ида», таким образом, — это «альма-матер».
…по его словам, в первые годы она была ему ненавистна, а в последний год он ее полюбил. — «Разрозненные мысли», № 72. Как и Али, Байрон поступил в Харроу тринадцатилетним — при том, что обычно учениками становились в десять лет; как и Али, он предпочитал не проводить каникулы с семьей (т. е. не с матерью) — но, в отличие от Али, жил в аббатстве (сданном к этому времени на пятилетний срок лорду Грею де Ратену), по соседству с тогдашней своей любовью Мэри Чаворт, внучкой того самого Уильяма Чаворта, которого убил Злой Лорд Байрон. Байрон был вынужден оставить Ньюстед, когда лорд Грей сделал ему непристойное предложение.
Доктор Джозеф Друри… оставил воспоминания… — они приведены в первом томе биографии Мура:
«Мистер Хэнсон, поверенный лорда Байрона, передал его под мою опеку в возрасте 13 1/2 лет, заметив, что образованием юноши никто не занимался; что он плохо подготовлен к школе, однако смышлен. После отбытия мистера Хэнсона я привел нового ученика в свой кабинет и попытался познакомиться с ним поближе, расспрашивая о его прежних развлечениях, занятиях и товарищах, — однако тщетно; и вскоре я понял, что под мое начало поступил дикий горный жеребенок. Но глаза его светились умом. Прежде всего нужно было прикрепить его к старшему мальчику, чтобы тот познакомил Байрона со школьными порядками. Но когда он узнал, что ученики, младше его, пользуются большими правами, чем он, то решил, что его намеренно унижают, ставя ниже других. Узнав об этом, я передал его под опеку одного из наставников и уверил, что он встанет наравне с другими, как только прилежанием добьется тех же успехов. Байрон остался доволен моими заверениями и начал сближаться с новыми товарищами, хотя застенчивость еще некоторое время не покидала его. Манеры и нрав Байрона вскоре убедили меня, что его следует вести на шелковом снурке, а не тащить на поводке; так я и поступил. Он обживался в Харроу, развивая свой ум, и однажды лорд Карлейль, его родич, пожелал переговорить со мною в городе; я отправился на встречу с его светлостью. Лорд Карлейль сообщил, какие владения окажутся в собственности Байрона, когда тот достигнет совершеннолетия, и поинтересовался его способностями. На первое замечание я не ответил ничего; на второе же: "Он обладает талантами, милорд, — сказал я, — которые придадут блеск его титулу". — "В самом деле?" — заметил его светлость не без удивления, отнюдь не выразив удовлетворения, которое я ожидал увидеть».
«…Мне здесь нравится, — писал Байрон Августе 17 ноября 1804 г. — Из всех известных мне священников мой учитель доктор Друри — милейший человек, в нем соединились Джентльмен и Ученый при полном отсутствии какого бы то ни было позерства или педантизма, и всеми своими незначительными знаниями я обязан одному ему; и не его вина, что я не научился большему. Я всегда с Благодарностью буду вспоминать его наставленья и лелею надежду, что когда-нибудь смогу хоть как-то отплатить ему или его семье за его бесчисленные благодеяния».
Семнадцать лет спустя Байрон вспоминал:
«В школе (как я уже говорил) я отличался широтой общих познаний, но в остальном был ленив; я был способен на героическое кратковременное усилие (вроде тридцати-сорока греческих гекзаметров — их просодия, разумеется, получалась как бог на душу положит), но не на систематический труд. Я проявлял скорее ораторские и военные, чем поэтические способности. Доктор Д., мой покровитель и ректор нашей школы, уверенно заключал из моей говорливости, бурного темперамента, звучного голоса, увлечения декламацией и игрой на сцене, что я буду оратором. Помню, что моя первая декламация на нашей первой репетиции вызвала у него невольную похвалу (как правило, он был на нее скуп). Мои первые стихи, сочиненные в Харроу (в качестве учебного задания по английскому языку), — перевод хора из Эсхилова "Прометея" — были встречены им холодно — никто не предполагал, что я могу опуститься до стихотворства» («Разрозненные мысли», № 88).
Впрочем, и терпение Друри было не беспредельно: случалось, он всерьез подумывал об отчислении Байрона из школы. Когда же Друри оставил свой пост, Байрон проводил его стихотворением «На перемену директора школы», в котором несправедливо нападал на нового руководителя Харроу.
Где, Ида, слава та, которой ты блистала?..Школьники (включая Байрона и Уайлдмена) всерьез намеревались не застрелить, так взорвать нового директора, Джорджа Батлера; однако впоследствии тот сумел расположить к себе учеников.