Роман на Рождество

Джеймс Элоиза

– Не знаю… – заплаканное лицо Поппи исказилось страдальческой гримасой. – Просто не знаю. Я старалась… Я делала все, что он хотел, позволяла ему все, что он хотел, разрешала ему целовать себя везде, где он хотел, хотя это очень, очень плохо…

Джемме показалось, что семейные проблемы Поппи слишком серьезны, чтобы можно было надеяться помочь их решить.

– Почему плохо? – спросила она осторожно.

– Мама… – начала было Поппи, но снова разрыдалась.

– Пожалуй, нам нужно выпить по чашке чаю, – решила хозяйка. – А потом я расскажу, что делала сама и что позволяла делать мужчине в постели, поэтому

приготовься, ты будешь потрясена.

Каждой из них потребовалась не одна, а две чашки чаю, после которых обе дамы уселись на маленький диванчик у окна, и Поппи с надеждой посмотрела на Джемму.

– Видишь ли, дело не в том, что мы позволяем мужчинам, – начала герцогиня Бомон. – Кстати, дорогая, попробуйте этот слоеный пирожок с яблоком – очень вкусно! Так вот, во главе угла должны быть наши требования к мужчинам.

– Мы должны требовать погасить свет, – подхватила ее мысль Поппи. – Я всегда настаивала на этом.

– Ничего подобного, – покачала головой Джемма. – Главное – помнить, что мужчины очень легко достигают удовлетворения, а женщины – нет. Поэтому на первом месте должно стоять наше удовлетворение.

– Ах, Флетч об этом прекрасно знает, – огорченно заметила гостья. – Он так часто спрашивал меня, нравятся ли мне его ласки, что я однажды чуть не накричала на него. Но ему было все равно, что я говорила. Он продолжал делать то, что делал, нравилось мне или нет. Если же ему приходилось прекращать, то он на меня сердился.

– Значит, Флетч заботился и о твоем удовольствии? Это же прекрасно!

– Даже чересчур заботился, – подосадовала Поппи.

«Похоже, мы подобрались к сути проблемы», – подумала Джемма и сказала:

– Выходит, что бы Флетч ни делал, он не мог тебе угодить?

– Видишь, дело во мне! – нервно кусая губы, воскликнула Поппи. – Со мной что-то не так! Однажды ночью Флетч даже попросил, чтобы я сама направляла его, подсказывала ему, что мне нравится.

– Да, это гораздо проще, чем полагаться на интуицию мужчины, – одобрительно кивнула герцогиня Бомон.

– Я только хочу все делать правильно, – с отчаянием в голосе сказала Поппи. – С самой первой нашей ночи у меня ничего не получалось. Когда Флетч просил меня о чем-то, я даже не понимала, о чем он говорит. К тому же он вел себя так бесстыдно… Похоже, он не имеет ни малейшего представления о том, что может быть по нраву хорошо воспитанной леди.

– Несомненно! Должна сказать, милая, что, судя по твоему рассказу, Флетч намного интереснее большинства английских мужчин.

– О да, – помрачнев, согласилась Поппи. – Он стал таким красавцем! Когда я на него смотрю, мне даже не верится, что я та счастливица, на которой он женат. Но когда я вижу в его взгляде презрение и вспоминаю о своем изъяне, то жалею, что он женат на мне, а не на другой. Выходит, я могу любить его только издалека? Я и этому рада, потому что мне не нужен никто, кроме него. Ах, если бы мы не поженились, он бы сейчас смотрел на меня совсем по-другому.

– Мне кажется, что у Флетча слишком высокие требования, – проговорила Джемма. – Мы с Бомоном никогда не предавались изысканным ласкам в постели, но это нисколько его не тревожило. – Она замолчала, вспомнив о причине, по которой они с мужем разъехались, – о любовнице, с которой она застала Бомона в его вестминстерском кабинете. – Или мне только казалось… Я ведь не знала, что у мужа была любовница.

– Мама еще до свадьбы предупреждала меня, что Флетч непременно заведет любовницу. – Голос Поппи предательски задрожал, но она удержалась от слез и гордо вскинула голову. – Я ей тогда не поверила, потому что он очень сильно меня любил. Думаю, что смогу привыкнуть к новым обстоятельствам и вообще ко всему, что бы ни произошло. Не зря же я же столько лет прожила с мамой…

– Послушав тебя, я должна быть благодарна своей родительнице за ее ранний уход из жизни, – заметила Джемма. – Ее не стало так рано, что я ее почти не помню.

– Мама любит меня, поверь, просто она хочет, чтобы у меня было то, чего лишилась она, когда ее принудили выйти замуж за моего отца. По ее словам, он не отличался умом, к тому же у него не было титула.

– Довольно обидный отзыв о собственном супруге, – резко казала Джемма.

– По ее словам, кончина в молодом возрасте – самый умный его поступок.

– Пожалуй, не столько обидный, сколько жестокосердный.

– Но взявшись за управление отцовскими имениями, мама добилась громадного увеличения прибыли.

– Как ей это удалось?

– Она огородила [8] все земли и развела овец на бывших землях арендаторов.

Несколько мгновений женщины молчали, задумавшись о судьбе согнанных с земли арендаторов.

– Бунт не для меня, – пожала плечами герцогиня Флетчер, признавая свое бессилие что-либо изменить. – Увы, я не могу похвастаться сильным характером.

8

Огораживание – форма массовой экспроприации крестьянской земли крупными землевладельцами в XV–XIX вв.

– О, ты еще удивишь сама себя, – возразила подруга. – Во всяком случае, меня ты удивляешь. И свою мать тоже.

– Ее я скорее пугаю, – сказала Поппи и в первый раз улыбнулась.

– А это неплохо, – ответила Джемма. – совсем неплохо.

Глава 16

5 июня

К началу июня герцог Вильерс болел уже более месяца, но улучшения все не наступало. Он по-прежнему был беспокоен, на щеках пылал вишневый румянец, с губ, словно листья осенью, то и дело слетали бессвязные слова. Финчли чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он выставил Бандерспита, который настаивал на непременном кровопускании, накричал на экономку, желавшую во что бы то ни стало напоить хозяина свежей петушиной кровью, но пути к спасению не знал.

– Если герцог не придет в себя к утру, – заявил Бандерспит, выйдя из покоев Вильерса, – то он уже не выздоровеет. Запомните мои слова. Больной в лихорадке не может выжить, если он почти не пьет.

Действительно, заставить герцога выпить больше одного малюсенького глотка воды не мог никто. Последний раз он по-настоящему напился воды во время краткого возвращения рассудка, когда Финчли безуспешно пытался разыграть шахматный гамбит.

– У него на уме одни шахматы, – сказал камердинер миссис Феррерс. – Его светлость говорит только о них. Вот сами послушайте!