Роман, написанный иглой
Шрифт:
В голове приятно позванивало, шалые мысли вселяли в душу храбрость, решительность. Сейчас он раз и навсегда объяснится со строптивицей. Ишь, какая! Бросил её Рустам, и нечего ей теперь нос задирать. Пусть лучше спасибо мне скажет!
Подвыпивший хромец сейчас искренне считал, что, предлагая Мухаббат руку и сердце, делает благодеяние.
Он потоптался ещё немного на углу, посмотрел на часы. Шестой час, пора бы и заканчивать говорильню. Только он подумал об этом, как из большого серого здания со стрельчатыми окнами в восточном стиле повалил народ. Участники совещания садились на видавшие виды грузовички, некоторые, за неимением автомобилей, с шутками и смехом усаживались на пролётки. Были и такие,
Мухаббат, понурившись, шла к трамвайной остановке. Плохо ей было, тяжело на душе. Мысль об измене Рустама огнём жгла голову. А тут ещё знакомые на совещании — в один голос: «Что с вами, Мухаббат? Никак заболели? Обязательно покажитесь врачу, на вас лица нет!»
Нет, врачи бессильны. Никто не может помочь ей. О Рустам! Неужели ты… Не может быть, пег! А что, если объясниться с тётушкой Хаджией, с этой девушкой… Светланой?.. Нет! Пускай мать Рустама сама придёт, если слухи лживые. А Светлана… Если между ними что-то есть, она всё равно будет скрывать.
Подошёл трамвай. Мухаббат машинально вошла в вагон, машинально протянула кондукторше гривенник.
И тут простая, удивительно ясная мысль озарила Мухаббат: «Рустам писал ей, Мухаббат, о Петре Максимовиче Рагозине и просил гостеприимно встретить его семью. Боже, как всё это легко объясняется!» Девушка просияла. Стоявший рядом с ней пожилой красноармеец, решив, что Мухаббат улыбается ему, тоже улыбнулся. Мухаббат смутилась — смутился и пожилой красноармеец.
Мухаббат готова была расцеловать этого усатого дядьку: до чего замечательный дядька, смущается, краснеет! Чистая душа.
Ах, до чего же я глупа! Светлана приходила ко мне домой, а я, чудачка, велела матери сказать, что уехала в командировку. Чудно! Какие в колхозе могут быть командировки! Ах, как хорошо, как радостно жить!..
— Мухаббат, Мухаббатхон! — услышала она въедливый голос. Расталкивая пассажиров локтями, к ней протискивался ухмыляющийся Мирабид. — Какими судьбами, прекрасная из прекрасных красавиц?
У девушки сразу испортилось настроение, погано стало на душе от нелепых мирабидовых комплиментов. Хромец продолжал расстилаться ковром. При этом он каким— то непостижимым образом умудрялся самой неясной своей фразе придать глупый смысл. И не от того, что сам он был глуп. Мирабида дураком не назовёшь. Недалёкий — это верно. Однако не дурак, во всяком случае делишки свои обделывает умно, как говорится, комар носа не подточит. По сейчас, после выпитой водки, Мирабиду море было но колено. К тому же он считал, что «теперь-то Мухаббат у меня в кармане» и, отпуская комплименты, старался вместе с тем поставить на место будущую жену.
— Ах, Мухаббатхои, свет очей моих! — распинался Мирабид. — Как хорошо, что я вас встретил, Это — фортуна! Очень я люблю вас и матушку пашу. Скажите, что сделать для вас — всё будет! Я всё могу. Главная моя цель в жизни — вступить в законный брак и осчастливить мою избранницу, — Мирабид многозначительно посмотрел па Мухаббат. — Да, да, не улыбайтесь.
— Смешной вы, Мирабид-ака. Главная цель — осчастливить законным браком!
— Ха!.. Понимаю, Вы насчёт сияющих вершин, светлого будущего… Красивые слова. Но я — «за». Однако у человека и свои личные цели есть. Взять, к примеру, вашу матушку. Овдовела она рано, но вторично замуж не вышла. А почему? Всю свою жизнь любимой доченьке посвятила. У вас, Мухаббатхон, упаси бог, какие неприятности — тётушка Сапобар во сто раз больше переживает! — Мирабид сделал многозначительную паузу. — И у меня такая же нежная душа. Коли женюсь, на руках буду носить свою избранницу. Зачем ей работать? От работы, хе-хе… кони дохнут. Пусть хозяйничает дома, благо лом у меня-дай боже, каждому такой!.. Сколько вы по магазинам бегали пальто искали? Месяца два, если не больше. А я — раз, два и готово. Великолепное пальто, Мухаббатхои! Очень идёт вам…
От мирабидовой болтовни у девушки разболелась голова. Странное дело: она понимала, что ей морочат голову, что намёки на неприятности имеют целью окончательно рассорить её с Рустамом. И всё же горестные сомнения вновь ядовитыми змейками заползали в душу. А вдруг молва насчёт Светланы…
Трамвай подкатил к конечной остановке. Надо было искать попутную машину, Мирабид принялся уговаривать:
— К чему трястись в машине на голодный желудок? Давайте пообедаем. Тут рядом есть столовая, заведующий — мой приятель.
— Поздно уже, Мирабид-ака, попутных машин не будет.
— Попутных машин? — Мирабид сделал страшные глаза. — Зачем попутные?! Давайте пообедаем, затем я позвоню другому моему приятелю — и в нашем распоряжении будет комфортабельный «ЗИС-109». Надо уметь жить красиво, милая Мухаббат.
Как ни отнекивалась девушка, Мирабид настоял на своём. В маленькой столовой, битком набитой посетителями, было чадно, стоял неумолчный гомон. Мирабид мигнул официантке, и она провела его и Мухаббат в отдельную комнатку. В общем зале люди ели жиденький постный борщ, а здесь на столе появился ароматный лагман с пережаренными в масле аппетитными кусками мяса, в болгарским перцем, истекающая жиром самса, водка в графинчике, лепёшки из пшеничной муки.
У Мухаббат пропал аппетит, хотя она не ела с раннего утра.
В стране множество голодных стариков, детей, по карточкам дают скудные нормы масла, сахара, мясо подчас заменяют бог знает чем. А эти… Обжираются! Честные люди проливают кровь на фронте. А эти…
Девушка отодвинула от себя касу с лагманом. Ей хотелось наговорить магазинщику грубостей, но язык почему-то не поворачивался. Она стыдилась. Стыдно было за Мирабида и его дружков.
При виде еды хромец преобразился. Мухаббат вспомнила рассказы покойного деда о том, что в старину, прежде чем нанять работника, его кормили. Коли ест быстро, значит, и работать будет быстро, медленно ест — лентяй. Если судить по этой примете, Мирабид как работник стоит пятерых. Но за едой раскрывался и его характер — алчный, крохоборский. Налив себе полный стакан водки, Мирабид с жадностью накинулся на лагман, в два счёта управился с ним, обжигаясь, проглотил горячие самсы и только после этого опомнился.
— Йе! Мухаббатхон, почему не едите?
— Не хочется. Заходила в обкомовскую столовую,
Мирабид алчно глянул на оставшийся лагман. Казалось, скажи ему Мухаббат: «Ешьте мою порцию, чего добру пропадать», — и он вновь начнёт жевать, чавкать, облизывать пальцы. Мухаббат промолчала, и магазинщик ограничился тем, что доел её самсу. Лагман не тронул. Затем Мирабид закурил. Водка ударила ему в голову. Он по-прежнему был назойлив, говорлив, но язык стал слегка заплетаться. Мухаббат, проклиная себя за то, что согласилась остаться с Мирабидом, не выдержала:
— Чего это вы, Мирабид-ака, словно соловой заливаетесь?
Хромец не понял намёка, напротив, широко улыбнулся, показал реденькие зубы:
— Рядом со мной соловушка. Мне тоже хочется быть похожим па соловья.
«На черта ты похож!» — в сердцах подумала Мухаббат. Вслух же произнесла:
— Мама совсем меня потеряла, пора домой.
— Хоп, хоп, — засуетился Мирабид. — Машина ждёт. Мирабид даром слов на ветер бросать не прив-ик… ик, — он стал икать.
И в самом деле, «ЗИС-109» ждал их. Угрюмый шофёр в расстёгнутой телогрейке с двумя золотистыми нашивками на гимнастёрке — знаками тяжёлых ранений — всю дорогу не проронил ни слова. Зато Мирабид распинался изо всех сил.