Роман, написанный иглой
Шрифт:
— Вот и я, Рустамджан.
— Мухаббат… Мухаббат! Как же это, откуда?
— Села на попутную машину и…
— Мухаббат! — всё повторял и повторял Рустам. Он как-то совсем отчётливо сознавал, что, произнося имя девушки, говорит и о своей любви. Мухаббат — это любовь.
Он смотрел и не мог наглядеться. Глаза — чёрные миндалины, мягкие черты лица, тронутого солнцем; брови вразлёт, густые ресницы поседели от дорожной пыли.
— Как же так? Мы попрощались…
Парень заметил, что Мухаббат в туфлях на высоких каблуках. Ой-бо! Да ведь она не случайно здесь. Эти туфли, должно быть, специально взяла
Тут только он обнаружил, что в руках девушки — букет полевых цветов. Родная!
— Рустам-ака, не сердитесь на меня.
— Сердитесь! Да я готов на руках тебя носить, Мухаббат. Вслух же ом сказал, теребя в руках невесть откуда взявшийся носовой платок:
— Сердиться? Вы… — Рустам побледнел от переполнявших его чувств и тихо добавил: — Соловейчик мой прилетел.
Она расцвела в улыбке, потупилась.
И лишь сейчас они приблизились друг к другу, взялись за руки. Букет полевых цветов разделял их. От него исходил щемящий запах простора, приволья.
Новобранцы, провожающие поглядывали на эту пару с нежностью и сочувствием. Даже бравый сержант, которого не очень-то смутило падение Севастополя, совсем гражданским жестом сдвинул на глаза пилотку и вздохнул
— Соловейчик, — тихо повторил Рустам.
Сержант удивился. С ним на курсах младшего командирского состава учился один шустрый малый по фамилии Соловейчик. Тоже мне, выдумал нежное имечко для любимой! Они, правда, влюблённые — народ чумовой. Ещё и не такое придумают, рыбками-птичками величают друг дружку.
Не знал сержант, что Соловейчиком ласково называют Мухаббат в колхозе и стар и млад. За звонкий её голос, за ласковый характер. Именно — Соловейчиком. Не соловушкой. не соловьём, а Соловейчиком. Причём по-русски. Так уж прижилось. Не совсем грамотно, может быть, с точки зрения знатоков русского языка, зато от души.
И ещё подивился сержант тому, что парень с девушкой говорят друг другу «вы». Это удивляло и самих влюблённых, особенно — Мухаббат. То, что она говорит ему «вы», — понятно. С древнейших времён повелось, чтобы узбекская женщина говорила мужчине «вы» — знакомому ли, постороннему, брату, мужу — всё едино. Но почему Рустамджан обращается к ней на «вы»? Два года встречаются! Весь колхоз с нетерпением ожидал, — когда же, наконец, свадьба. Один лишь старый Максум — дядя Мухаббат — не сочувствовал этой чудесной паре. Даже препятствовал; в прошлом году умудрился расстроить свадьбу: мол, ещё молода Мухаббат.
Отчего же они до сих пор на «вы» — от избытка нежности, что ли?
Рустам перехватил поудобней букет.
— Спасибо, Соловейчик. Только не надо плакать, — он взял Мухаббат осторожно за локоть и отвёл к скамейке. — Ну, ну же… улыбнитесь. Я хочу запомнить вас весёлой, улыбающейся.
Мухаббат вымучила улыбку и смахнула с лица слезинки.
— Вот так, умница. Хорошо.
Девушка вдруг закрыла лицо руками. Плечи её затряслись от беззвучных рыданий. Рустам растерялся, стал утешать Соловейчика, и как-то само собою вышло, что голова Мухаббат очутилась на его плече. Соловейчик лепетала не разобрать чего. Горевала. Парень, сам чуть не плача, бормотал:
— Ну же… Не надо. Вот я вернусь, и мы поженимся,
— Зачем мы раньше не поженились?!
Об
И чего старик на него, Рустама, взъелся? Ну — учитель. Окончил учительские курсы, заочно учатся в пединституте. Что тут плохого? Просто облюбовал старик другого жениха для племянницы. И добро бы стоющего, а то так — прощелыгу.
Парень осторожно, словно невиданный хрусталь какой, погладил девушку по плечу.
— Не надо… Всё будет хорошо.
Она подняла на него глаза.
— Да, хорошо, — и тут же словно прочитала его мысли: — А на дядю не надо обижаться. Он человек старый. Не то что замуж — до сих пор ворчит, что я без паранджи хожу. — Она не выдержала, рассмеялась. И Рустам рассмеялся. Выдумает же старик Максум!
— Не сердитесь на него, Рустам-ака. Всё-таки он мой дядя. А во мне можете быть уверены. Буду ждать до победного дня. И ещё дольше. Хоть всю жизнь.
— Я вернусь, обязательно, непременно вернусь, Мухаббат, родная моя, честное слово! — заторопился Рустам и мучительно покраснел, понимая, что говорит по-мальчишески, глуповато даже. Ну, где у него гарантия обязательно и непременно вернуться с войны? На войне убивают. Сотни, тысячи таких, как он, ежедневно уходят из жизни.
Рустам помолчал, заговорил по-другому, — напрямик, жестоко.
— Обязательно вернусь — это я слишком. Да, могу и не вернуться. Но не хочу в это верить. Ждите меня, Мухаббат. Горе нынче вошло почти в каждый дом. Врага надо бить! Пока он бьют нас. А надо — его, его! Это мой долг — воевать.
— Я понимаю… Тяжело расставаться. Но вы не обращайте на это внимания. Я буду ждать вас.
— Спасибо. Верю. Маму мою не забывайте.
— Ой!.. Как можно? Тётушка Хаджия… Теперь у меня две матери: моя и тётушка Хаджия.
— Спасибо, Соловейчик!
Солнце палило немилосердно. Рустам решил поискать местечко попрохладнее. Они подошли к навесу возле водопроводной колонки. Желающих освежиться было хоть отбавляй В очереди за водой Рустам заметил Ибрагима, здоровенного парня, студента физкультурного института. Они познакомились в военкомате. Возле Ибрагима, курившего папиросу, с достоинством горевал старик с белоснежной бородой — отец, должно быть.
Взявшись за руки (они так и не напились, надоело торчать в очереди). Рустам и Мухаббат молча прогуливались по платформе. Букет донимал парня. Он опускал его к земле, и букет выглядел веником, поднимал кверху — получалось, вроде бы жених с невестой идут. Рустам сунул букет под мышку — ещё хуже: шагает человек из русской бани. Вот ещё беда!
Мухаббат поняла, смеясь, взяла букет. В её руках букет выглядел просто здорово. Молодец. Мухаббат, умница.
Они прохаживались и молчали. Столько хотелось сказать! А они молчат. Может, это и хорошо? Разве могут они выразить свои чувства словами?