Роман, написанный иглой
Шрифт:
Он сбился с ноги, подскочил козлом, стараясь приноровиться к шагу идущего впереди, но в это время задолбил вразнобой ногами весь передний ряд. Парень досадливо дёрнул рукой. И тут вдруг, в самой что ни есть, казалось бы, неподходящей обстановке, в душе его запело одно-единственное слово — «Мухаббат… Мухаббат. Мухаббат!»
Парню сделалось до того горько, что слёзы навернулись на глаза. Он смахнул их вместе с потом. «Мухаббат, Мухаббат!» Доведётся ли увидеть её? Удивительное имя — Мухаббат. Мухаббат — это любовь!
— Ры-ё-тта-а! — раздался вдруг
Парень встрепенулся, «взял ногу», да и вся колонна вскинулась, подчиняясь неистовой, требовательной команде, мерно забухали ботинки, сапоги, кавуши: «Тух-тух- тух…»
— Хать-два! Хать-два… — торжествовал пронзительный голос.
Новобранцы словно проснулись. Они с удивлением заметили, что давно уже остались позади хлопковые поля, обсаженные ёжистым тутовником, и шагают они не по большаку, а по асфальтовому шоссе, вползающему в пригород Ташкента.
И тут все почувствовали себя солдатами, этакими вояками, прошедшими огни и воды. Колонна выровнялась, вошла в Ташкент. Всё тот же неистовый голос скомандовал:
— Пе-э-эсню!
«Ну, уж! — подумал капитан. — Чего захотел. И того довольно, что идти стали по-человечески». Подумал и… изумился. Родилась песня. Робкий тенорок затянул:
По долинам и по взгорьям Шла дивизия вперёд… Грянул хор молодых голосов: Чтобы с боем взять Приморье — Белой армии опло-о-от!..Провожаемые восторженными, жалостливыми, затуманенными слезами надежды взглядами прохожих, новобранцы шагали лихо, с присвистом. «Ай да сержант! — удовлетворённо подумал начальник команды. — Вовремя уловил ситуацию. Психолог».
А «психолог» — белобрысый парень с малиновым» треугольничками в петлицах, в франтоватой гимнастёрке (едва ли на ладонь длиннее пояса!) — самозабвенно печатал шаг впереди колонны. Раньше он шёл замыкающим, внимательно следя за тем, чтоб не отстал никто. В сущности он был таким же «желторотым», как и новобранцы. Пороху не нюхал. Но это — прирождённый воин. Ничто не смущало его. Даже вчерашнее вечернее сообщение Совинформбюро об оставлении нашими войсками Севастополя. Всем видом своим сержант выражал готовность действовать: колоть штыком, крутить прикладом, копать окопы, пилить дрова, драить сапоги…
Капитан сошёл на тротуар, как бы показывая этим, что целиком и полностью доверяет команду новобранцев сержанту. Колонна прошагала мимо текстильного комбината, свернула на длинную извилистую улицу и с грозной песней «Вставай, страна огромная!» появилась, наконец, на привокзальной площади. Тут её встретил небритый майор. Встретил как родную — засуетился, замахал руками, захлёбываясь, сказал что-то капитану, тот — сержанту. Белобрысый возопил:
— Ро-о-ё-ота!.. Правое
Неподалёку от водокачки бравый сержант скомандовал: «Стой! Ать-два. Напра-а-во!» — кинулся к капитану. Тот махнул рукой: мол, командуй без меня, а отправился оформлять документы. Сержант напыжился, побагровел, словно его схватили за горло.
— Смиррр-па-а-а! — гаркнул сержант и вздрогнул, будто испугался собственного голоса. Вздрогнули и новобранцы, подтянулись, задерживая в груди дыхание, — белобрысый их прямо-таки загипнотизировал. — Вольно! — скомандовал вдруг сержант воркующим, сытым голоском.
«Ну и глотка, — с удивлением подумал парень в полосатых брюках. — Труба, а не глотка. Настоящий карнай!»
Сержант вдруг заговорил человеческим голосом:
— Товарищи мобилизованные! Воинский эшелон пока не подан. Так что время у вас есть. Можете па прощанье потолковать кому с кем надо. Если у кого жёны-невесты… — сержант почему-то застеснялся, покраснел и мгновенно, потеряв воинский лоск, превратился в обыкновенного мальчишку. — Короче говоря… Далеко не расходиться, — он снова напыжился, набряк и, логике вопреки, но согласно Строевому уставу, скомандовал:
— Ррразайди-ись!
На воинской платформе стоял неумолчный гомон. Мобилизованные — безусые юнцы и солидные отцы семейств, — сбившись в группки, обнимали родных и товарищей, украдкой пили «Московскую», пели неестественно громкими голосами, плясали. Провожавшие их женщины деревянно улыбались и лили тихие слёзы.
Парень в кителе, выйдя из строя, не знал, куда податься. Его близкие остались в кишлаке, ташкентские приятели не знают о том, что он здесь. Парень подошёл к сержанту. Просто так, посмотреть. Сержант глянул на него светлыми задиристыми глазами. Вне службы он, видать, был золотой человек.
— Ты чего это так вырядился?
— А? — не понял парень.
— А!.. Ворона-кума. Говорю, вырядился зачем так? Сверху китель-сталинка, а внизу — буржуйские штаны в полосочку.
Грянул оглушительный хохот. Новобранцы рады посмеяться, а тут такой замечательный повод. Сержант, однако, сообразил: хоть и здорово он поддел «интеллигента», а всё же не совсем. Сочетание больно сомнительное. Слов сочетание. Как бы от начальства не нагорело. Он вновь обрёл важный, недоступный вид.
— Ладно. Посмеялись и довольно. Занимайтесь своими делами.
Парень в «сталинке» побрёл прочь, уши его пылал». Опершись о фонарный столб, он глядел на площадь. Она плавала в розоватом тумане. Но вот туман стал рассеиваться, и парень окаменел: со скрежетом подлетел грузовой «газик», из его запылённой кабины выпрыгнула девушка в зелёном платье, остановилась в растерянности, не зная, куда идти…
Он отвалился от фонарного столба, протянул руки вперёд, беззвучно зашевелил губами, на негнущихся ногах побежал. Она увидела, охнула и тоже побежала. И вдруг они остановились, не зная, что сказать друг другу. Девушка, плача и смеясь, произнесла: