Роман О Придурках

Тимофеев Валерий

— Какой приказ? Про кого?

— Не-е, не буду вам говорить. Зачем хорошего человека пустяками расстраивать? Скажешь, а его заранее инфаркт за что-нибудь хватит, сюрприза не получится, — по при-вычке заважничал Леха, чем неожиданно вернул Лосева из состояния полной растерянности в состояние крайнего собственника.

— Извольте заметить, Леха, копытом тебя промеж тех, которые пониже спины, по обеим сразу и очень больно! Сдается мне — я вас ни на фига к себе не вызывал.

На что Леха ему совсем не интеллигентно,

специально так, чтобы вернуть отвоеванные позиции.

— Зато я вас вызывал.

— Да? — опять растерялся профессор. — И что?

— Что, что! — Леха по-прежнему не смотрел на профес-сора, проводил спланированную психологическую атаку, а сам перекладывал на профессорском столе бумаги, между делом отправляя особо не понравившуюся ему сначала в рот, а потом, тщательно спрессованную трудолюбивыми плантаторскими челюстями, вынимал, взвешивал на ладо-ни, прикидывая, куда же еённую деть, бросал не в голову профессора, бросал в корзину. — Вы же о приказе ничего не знаете! Я вас вызываю, чтобы сообщить новость, вы не приходите. Что, по-вашему, я должен делать?

— Даже не предполагаю, — сознался в своей полной бес-помощности профессор.

— Вы не знаете? А я знаю!

— И что же?

— А ничего! Я принял самое умное решение, которое мне диктовали вслух и по слогам. Я сам к вам пришел!

— Удивительно верное решение, — похвалил профессор.

— Вы тоже так считаете? Рад.

Голова профессора Лосева не тянула по запасу мощно-сти на голову профессора Доуэля, это было видно даже по размерам ботинок. Поэтому первая здравая мысль пришла к нему из области штанов.

"Наверное, — вдруг подумалось ему, — Леха и моя дочь того, мал-мала кувырк-чувирк, потом ах-поах, ну и вот он, тут, на правах будущего, значит, родственника, желает присосаться, а пока обживает кресло, любимые вмятины под свой размер перестраивает". — Я слушаю вас.

— Да уж придется послушать, папаша! — догадка профес-сора получила первое вещественное подтверждение.

— Папаша?

— Ах! вы уже забыли?

— Что забыл? Я ничего и не знал! Готов чистосердечно… в меру сил… зарплата, сами знаете, какая.

— Ну, вы даете!

— Молодой человек! — гордый чукчатский дух колесом выгнул грудь отставного оленевода. — Выбирайте выраже-ния!

— А я чего? — первый раз растерялся Леха, по его плану профессор все время должен находиться в защите, оправ-дываться, а тут р-раз и нападение.

— Я не могу давать! — объяснил свой совершенно слу-чайный, страдающий от вынужденного одиночества гнев-ный порыв профессор. — Я мужчина!

— Я же образно.

— Даже образно не клевещите. Отвечайте, по какому праву вы меня папашей назвали?

— Ах, вот вы о чем! Я мог бы развернуть целую теорети-ческую лекцию про генную инженерию, зацепить по доро-ге ваш случайный флирт с одной дамой… которая в мамы кому-то… а который генно наинженерил и

знать не хо-чет… и алименты который год в сбербанке проигрывает, вместо того, чтобы мне… Но я не буду жадничать, не буду на слабых струнах… Я вас оправдаю, потом условно осу-жу и под амнистию подведу, но назад не выпущу, не на-дейтесь! Вы сломаете два зуба, разбирая, что я вам тут на-городил. А потом вспомните, как сами хвастали, что про-фессор Лосев, даже будучи всеми Рогатовым, для своих аспирантов все равно как отец родной. Было?

— Уф! — вытер полой пиджака взмокшую вчерашними слезами поясницу профессор. — А я, грешным делом, по-думал уже…

— Что все сказанное выше правда? Каждый думает, про-фессор, — Леха не стал продолжать. Пусть кому надо, сами догадываются.

Лосев-Рогатов успокоился по одному поводу, разволно-вался по всем остальным, потому как других догадок в его голове не нашлось, а Леха продолжал делать вид, что ему видно больше, чем слух позволяет.

— Я пришел сделать вам замечание, профессор.

— Мне? Замечание?

— Раз пришел к вам, то и замечание отдам вам. Лично, в руки. Подставляйте.

— Ну что ж, если в руки, да лично, давайте.

— Да не обе сразу, экая у вас профессорская жадность.

— А вдруг много?

— Немного. Вот сколько: как вы ко мне относитесь?

— Хорошо отношусь. Способный молодой человек. По-дающий, сам видел, у входа в церковь. Правда, по мелочи, но я и сам в ваши годы… со скудной стипендии… завсегда сколько мог… бедным старушкам… — тон профессора все больше скатывался в сторону плаксивого.

А ТЕПЕРЬ ПЕРЕХОДИМ К ВЕРБОВКЕ

Леха набрался наглости и ударил со всего размаху ку-лаком по своему худому колену.

— Я повторяю вопрос! Как вы ко мне относитесь? Что вы трясетесь, как девственница, которая пришла устраиваться на работу в публичный дом? Посмотрите! У меня диссер-тация в каком виде?

— В каком?

— В зачаточном! И это в то время, когда вы должны днем и ночью думать о моей предстоящей защите, подгонять всех, вы, бабник, до сих пор только вступление помогли написать.

— Но обычно аспиранты как-то сами…

— А вы тоже сами?

— На что намек?

— Мы не обычные аспиранты и должны все делать не-обычно.

— Чем, позвольте вас спросить, вы необычные?

— Мы — единственные аспиранты… профессора Лосева-Рогатова, иногда даже любимые! Особенно Наташка, кото-рая вас, как сына родного… иногда… своей грудью… без-возмездно!

Это был точно рассчитанный удар ниже пояса. После такого ни один профессор, даже будь он самим проректо-ром по административно-хозяйственной безвозмездно на-глой масти, не выдерживал и добровольно падал на все че-тыре одновременно.