Роман О Придурках
Шрифт:
— И сейчас смеются? А? И до сих пор у тебя работают?
— Ну… я не знаю… мне как-то…
— Тупорылые они у тебя, ой какие тупорылые! Прикинь теперь, во сколько тебе их тупорылость вылилась. Сказать, а?
— Во сколько?
— На сегодня в миллиард триста. Это не только твои, это и мои потери! Город, комбинат, область их не получили! Еще столько же ты потеряешь от айпио. Но самое страшное не в этих потерях. Деньги они что? Тьфу! Даже такие большие! Самое страшное, — это тупость. Если бы ты этого аналитика к себе взял, и платил
— Так почему он не на меня работает?
— Потому что дурак ты! Я только что объяснил: на тебя жополизы работают. Умных они боятся, подальше держат. Да и ты сам умных боишься. По старинке живешь, по партийному. А на дворе-то давно век новый наступил.
— Чего я не так делаю? Если такой умный, научи!
— Да, да, давай, детка, еще немного, а-а!..
МРАМОРНЫЙ ЗАЛ
Губернатор выдохнул, тонко пискнув, сдулся, как воздушный шарик, в котором дырка образовалась. Руки упали на теплый плед, укрывающий бледно-синие ноги, веки сомкнулись под тяжестью выцветших ресниц. Всякий интерес к разговору, да и к жизни в нем угасал фитильком на мизерном огарке свечи.
Медсестра выпорхнула из-под пледа, вытерла тыльной стороной ладони влажные губы. Едва заметным движением руки поправила сбившийся парик.
— Спасибо, дочка, — поблагодарил ее еле слышным голосом. Посмотрел на Генерального.
— Нет-нет, я не могу… ты же знаешь…
— А зря! Лучшее лекарство от твоей хвори, между прочим. Ну, да, как хочешь. А я потом повторю. Ты, дочка, далеко не уходи, проводишь меня… потом…
Он прикрыл глаза и минут пять лежал неподвижно. Только пальцы левой руки подрагивали в такт дыхания.
— Если живыми отседова вернемся… поклянись, — не разлепляя век, зашептал, — полцарства отдай, а найди парня этого и в лучшие друзья себе назначь. Отбери его у супостатов…
— Мы выйдем живыми?
— Боюсь, что нет.
— Даже если я Ему метизный холдинг в откуп отдам?
— Сейчас твой холдинг не более чем лакмусовая бумажка.
— Как это?
— Возьмет, есть шанс продолжить торги.
— А ну как не возьмет? — испугался собственной догадке Генеральный.
— Ну что ж, тоже хорошо. Тогда нам кранты.
— Чего ж хорошего?
— В неведении жить надоело, — устало и отрешенно заговорил Губернатор. — Страшно мне в подвешенном состоянии жить. Каждый день ждешь какой-нибудь гадости.
— И ты тоже? А какой?
— Или дело возбудят. Или на ковер вызовут. Или и по мою душу ОН придет…
— Который ОН?
— Который список тот убиенный составлял и судьбы наши наперед лучше любой цыганки предсказывал.
— Знаешь, а я ведь тоже в том списке значусь.
— Я чего смекаю. Списки эти… По ним убирают, но как-то странно.
— Ну
— Да погоди ты! О другом я говорю.
— Так разьясни!
— Странно убирают. Хоть ты в первой десятке, хоть в последней, но, пока ты с командой П-та дружен, тебя не трогают. Как только поссорился, или задвинули за ненадобностью, готовь деревянный ящик.
— Ты думаешь, это они сами нас?..
— Ну, не совсем чтобы сами. Но то, что с их согласия.
— Как бы его… задобрить бы… и узнать бы, в фаворе мы еще, или уже п…ц?
— Откажется П-т от подношения, значит, определился. Все у тебя забирать намерен. Судьбы наши — моя и твоя, благополучно разрешены. Самое лучшее, если меня просто на пенсию…
— А меня?
— Что? Сам не догадываешься?
— К Ходорку? Но я же для него… я же ему…
— "Потерявши голову по волосам не плачут".
— Я тут вот о чем подумал… — Генеральный подошел вплотную и зашептал на ухо.
— Сам подумал, или надоумил кто? — перешел на шепот и Губернатор.
— Ну… почти что сам.
— Это плохо.
— Ты еще не выслушал, а уже ругаешь.
— Плохо, что почти сам. "Знают двое — знает свинья", — говаривал папаша Мюллер. Вот почему плохо.
— Дай, хоть скажу!
— Ну, скажи, сморозь чего-нибудь!
— П-т поедет подземный город принимать.
— И я вместе с ним.
— Там есть штольня одна, из черного мрамора. Подсветку сделали, красотища! Как северное сияние! Сказка! Волшебство! Я хотел, как увидел, забрать ее себе и там кабинет устроить. Чтобы иногда прятаться от всех и отдыхать.
— И что ж не забрал? Денег не хватило?
— Денег у меня на весь этот город хватит, — обиделся Генеральный.
— Ну, ладно, не сердись. Продолжай свою сказку. Нравится мне.
— Так вот, геолог один и обсказал мне, что свод у штольни этой слабый, обрушиться может от малейшего сотрясения. Начнут добычу в карьере, он и рухнет. И все под собой похоронит. Он мне даже на точку инициализации указал. Мол, если туда килограмм аммонала положить и взорвать, все обвалится.
— И куда это ты, мил человек, клонишь?
— Ну… я подумал… всех одним махом… кто попал под раздачу… а там, глядишь, перевыборы…
— Ты совсем о…уел? Ты на что меня толкаешь? Да я тебя… я тебя первым придушу за такие мысли! Забудь и не вспоминай больше!
Генеральный испугался, забегал, мелко семеня, по комнате.
— Что же делать? Что же делать?
— Папанов по такому случаю говорил: "Сухари сушить".
— Папанов? Кто такой? Почему не знаю? Из твоих?
— Из умных.
— А-а! Познакомишь?
— Тебе уже поздно…
— Не скажи!
— Хочешь, анекдот расскажу?
— Ты же знаешь, я анекдоты не люблю.
— Я подскажу, где смеяться.
— Ладно, рассказывай.
— Один мужик, — фамилию не скажу, все равно не знаешь, — умирая, приказал положить его в гроб, а руки наружу выставить.