Роман О Придурках
Шрифт:
— Электорат, — поправит полиглотошный Васька.
— И он тоже… запросто проглотил и еще спасибо говорил, что так его надули. А после траура они нового изберут. Опять своего, кому-то угодного и навсегда послушного. На радостях очередной раз промежду собой все в стране поделят и мирно заживут. А мы, шпионы ино-сраные, в земле будем лежать, убитые насмерть и перед своими сранами опозоренные.
— Все понятно?
— Все!
— Ну, как? Пойдем или не пойдем у Барбосятинова на поводу?
— Это ж верная погибель.
— Если не пойдем, что нас ждет?
— Заарестуют
— Ляжем на дно, законсервируемся, я хорошую закрутку для банок достал, импортную.
— А верная служба родинам? Долг, наконец, — краснея, призналась Наташка. — Я еще маме с папой приемным не все, что заняла, отдать смогла. Они ждут, верят в меня.
— Думать будем?
— Вы думайте, если хотите выпутаться из сложного положения, — деловитости Юльки хватило бы на десятерых, — а я вам вот что предложить могу.
ГЛАВА 10. ТОВАРИЩ ИОСИФ И ЕГО БРАТЬЯ
УХИ ТОВАРИЩА ИОСИФА
Еще на экзаменах в своей разведшколе Юлька писала выпускную работу про горячо любимого ей всенародного вождя угнетенных и обиженных, дорогого товарища Иосифа. И про его соратников по революционной борьбе, по-родственному именуемых промежду собой братьями. Даже книгу непонятную, в своей стране запрещенную, прочла. Библией называется. Вот из книги той… или другой… от множества прочитанного в голове перемешалось, пока на нужной полочке найдешь, пока в дело применишь, — и узнала она для себя очень интересное, а для работы будущей и полезное.
Случилось так, что один из братьев Иосифа, верный ему Лаврентий, скоропостижно умер. Умер от пуль, выпущенных из клетки по устному приказу святого Егория Победоносца, четырежды геройского маршала. В сейфе безвинно убиенного нашли дукаменты престранные. А и были там фотографии Иосифа — старшего брата всех библейских, Отца Родного всех остальных, которым на Олимп дорога заказана. Снят Иосиф на всех фото непременно в профиль. Слева в профиль, и справа, и тоже в профиль. А к каждой фотографии приписана папочка пронумерованная, с множеством другого материала, до нас не дошедшего. На две не случайных особенности обратила внимание дотошная хоть и юная еще возрастом разведчица.
Первая. К каждому до боли знакомому профилю отдельно прилагался крупный снимок соответствующего уха.
И второе. Две даты, как на камне могильном. И выходило, что некоторые профили как бы жили по нескольку месяцев. А некоторые и годами здравствовали.
Что? Правильно мыслите, и у Юльки такие же точно сомнения возникли. Когда мужику на фото за пятьдесят лет перевалило, не мог он несколько месяцев жить. Вот если к слову "жить" приставочку добавить, маненькую такую, трехбуквенную. Тогда и смысл какой ни то проглядываться начинает. Слу-жить. Уже легче думается? И смыслом наполняется? Вот и мы о том же. И все как один в ту же самую сторону теперь мысли свои отправим.
Юлька
А как быть, если он вам глаз не даст? Или, скажем, слепой он?
Вот тут-то Юлька и сделала открытие, которое корнями в ее далекое детское любознайство уходило.
— Почему, — спрашивала она у папы, у мамы, и у всех остальных, — осел имеет длинное ухо, собачка треугольное, а человек овальное? Хотя ухи всем для одного и того же даны.
Подрастала девочка, набиралась разных новых знаний, и вопросы ее становились глубжее и ширше.
— Почему у папы ухо большое, оттопыренное и три года не мытое? — выказывала чудесную наблюдательность малышка. — А у мамы маленькое, вкусное и с большой проволочной серьгой?
Честно объяснили ей, что папа, когда ребенком в школе жизни учился, часто за ухо был таскан. Потому как воспитывали его по новой, утвержденной на самых верхах, уходрательной методике. А мама, когда замуж вышла, серьгу эту проволочную в подарок получила, чтобы папа мог ее везде, куда ему надо, за собой водить. Маленькое и приплюснутое? Много от папы по этому уху получала. И еще не раз получит, если дочь ее любознательная такие глупые вопросы задавать не перестанет.
Сделала вид Юлька, что поверила таким объяснениям. Но интерес к данной теме в ней не иссяк. И вот теперь, в ее новой, против всех чужих разведывательной профессии, надо же, — сгодился.
— Ё-ка-лэ-мэ-нэ! — догадалась она сразу, — по форме уха, по его размерам, извилинам и противокозелкам можно так же идентифицировать человека, как по отпечаткам пальцев и по сетчатке глаза. Не надо каждому пальцы черным гуталином смазывать и в картотеки заносить. Не надо глаз вынимать и, сосканировав его, обратно вставлять. Это ж сколько ответственных работников пальцеснимательного труда освободится для нужд народного хозяйства? Сколько черного гуталина можно будет нуждающимся сапогам благотворительно отдать?
Ну и главное — сфотографированное из-за угла ухо никому не расскажет, что его в картотеку поместили. Потому что воспитанное ухо — это вам не рот, говорить зазря не приучено. Оно слушать приучено, и молчать обо всем услышанном.
Узнав об изысканиях святого Лаврентия Палыча, Юлька сначала немного расстроилась — оказывается, не она одна ухами заинтересовалась. Идет по уже протоптанной тропе. Но Юлька честно отбросила корыстное и мелочное, — наука дело святое! Поэтому легко согласилась брать только крупными купюрами и желательно в иностранной валюте.