Роман о Виолетте
Шрифт:
Дождавшись этого мгновения, я и сам предался неистовому восторгу сладострастия.
Виолетта, изнеможенная и распростертая, лежала у меня в ногах.
У меня недостало сил удержать графиню; она спрыгнула с кровати и, окинув взором поле брани, издала ужасный вопль.
– Воистину, – обратился я к Виолетте, – я сделал все, что мог, чтобы поссориться с графиней, теперь тебе предстоит примирить нас.
И я удалился в туалетную комнату.
До меня донеслись сначала крики, затем рыдания и наконец, вздохи; приподняв портьеру, я обнаружил, что Виолетта в меру своих
– Что ж, должна признать, что это уже неплохо, – одобрила графиня Виолетту, когда та закончила. – Однако то, что я испытала перед этим, было божественно.
И она протянула мне руку. Итак, мы заключили мир.
Соглашение между воюющими сторонами содержало следующие пункты:
1. Виолетта безоговорочно остается моей любовницей.
2. Я предоставляю ее в пользование графини, но всегда в моем присутствии.
3. Если я пожелаю, то могу в отношении графини выступать в роли женщины, но никогда – в роли мужчины.
Упоминались в нем и оговорки, сделанные самой Виолеттой.
Тройственное соглашение было подписано всеми сторонами. Примечание на документе гласило: если графиня с Виолеттой обманут меня, то на время их преступного сговора я приобретаю в отношении графини такие же права, какими я наделен в отношении Виолетты.
ГЛАВА VII
Первое время своеобразный акт о разделе, заключенный между мной и графиней, несколько настораживал Виолетту – она опасалась, что я охладею к ней. Такого рода сомнения порой одолевали и меня. Однако тройственный союз, напротив, усилил нашу страсть, привнеся в нее особую остроту.
Строго соблюдая условия договора, ни я, ни Виолетта не донимали друг друга ревностью.
Графиня же оказалась менее терпимой и каждый раз, когда на ее глазах я выступал в роли мужчины для Виолетты, лаская ее, тотчас требовала от девочки проявлений самой пылкой нежности.
Поскольку я не брал на себя по отношению к графине такие же обязательства, какие я заставил ее взять на себя по отношению ко мне, то есть никогда не развлекаться с Виолеттой в мое отсутствие, я наслаждался моей маленькой любовницей, сколько хотел, и, когда графини не было рядом, вовсе не замечал, что мне чего-то не хватает. Напротив, следует признать, что для меня, художника, подобная жизнь втроем была весьма приятна и поучительна. Часто в разгар наших ласк я спрыгивал с кровати, хватался за альбом и карандаш и, вместо того, чтобы останавливать всплеск страстей двух своих натурщиц, снова и снова возбуждал их пыл, дававший мне возможность увидеть новые позы и заставлявший сладострастные женские тела безудержно являть неведомые по форме красоты.
Однако накал наших отношений нисколько не отвлекал меня от намерения развивать склонность Виолетты к сценическому искусству.
Разучив с ней роли Ифигении Расина, притворщицы Агнессы Мольера и Марион Делорм Виктора Гюго, я обнаружил, что она наилучшим образом способна проявить себя в комедийном жанре.
Графиня также не была лишена артистических способностей – получив воспитание в Птичьем монастыре, она, как это принято в пансионах, по праздничным дням играла на сцене; высокий рост, низкий, почти мужской голос придавали ее жестам и речам налет наставнической важности;
Уверовав в способности Виолетты, я обратился к своему приятелю-драматургу с просьбой написать рекомендательное письмо к одному преподавателю драматического искусства.
Вручая мне конверт, приятель с усмешкой заметил, что нелишне предупредить Виолетту о возможных домогательствах со стороны г-на Х.
Виолетта отправилась к г-ну Х. в моем сопровождении, и я лично передал ему письмо своего друга. Прослушав три роли, он согласился со мной, что при ее способностях наибольших успехов она добьется, изображая смешное и забавное.
Он начал разучивать с ней роль Керубино. Три недели или месяц все шло как нельзя лучше, но однажды вечером Виолетта бросилась мне на шею и, покачав головой, решительно заявила:
– Я больше не хочу ходить к господину Х.
Я стал ее расспрашивать.
Произошло то, что и предвидел мой друг. Четыре или пять первых уроков учитель обходился с ученицей как с сестрой, однако мало-помалу, под предлогом, что надо научить ее согласовывать жест со словом, стал давать волю рукам, и Виолетте пришлось отбиваться от нескромных прикосновений, позволительных любовнику, но никак не педагогу.
Виолетта расплатилась за полученные уроки и прекратила эти занятия.
Нашли другого преподавателя.
Этот начал подобно своему предшественнику, и кончилось все примерно так же.
Как-то зайдя в кабинет нового наставника, она обнаружила на письменном столе раскрытую книгу, лежавшую на месте Мольера, которого они обычно репетировали.
Книга была непристойная, с бесстыдными гравюрами, и взгляд Виолетты, естественно, остановился на ней. Она называлась «Тереза-Философ».
Название ни о чем Виолетте не сказало, однако первая же встретившаяся в книге гравюра оказалась достаточно красноречивой.
Возможно, книга попалась ей на глаза случайно. Виолетта рассудила иначе и отказалась от услуг подобного наставника.
Виолетта была страстной, но не распутной. За три года знакомства мы с ней – то вдвоем, то втроем – исчерпали репертуар самых смелых любовных ласк, однако ни одной непристойности не сорвалось с ее губ.
Расплатившись со вторым преподавателем, мы задумались, как избегать впредь неприятностей такого рода.
Задача оказалась не из легких. Все обдумав, я решил подыскать педагога-женщину.
Я обратился за советом к одной своей знакомой – известной актрисе; та порекомендовала некую весьма одаренную особу, успешно выступавшую на подмостках Одеона и театра Порт-Сен-Мартена. Звали ее Флоранс. Правда, в данном случае приходилось выбирать между Сциллой и Харибдой, поскольку Флоранс слыла одной из самых пылких трибад Парижа.
Все знали, что она не желает выходить замуж и никогда не заводит любовников.
Полученные сведения я обсудил с графиней и Виолеттой.
Зная по опыту о всех неприятностях, которые несет любви рассеянный образ жизни, я ничуть не стремился расширять наш тесный союз. Но мне хотелось всячески содействовать артистической карьере своей юной возлюбленной.