Роман от первого лица
Шрифт:
Кто-то переезд из многонаселенной коммунальной квартиры в отдельную квартиру в пятиэтажном блочном доме, где в окна первого этажа мог заглянуть человек даже небольшого роста. Легендарные «хрущевки».
Председатель колхоза где-нибудь в Вологодской области, вспоминая те годы, станет чертыхаться, если не больше. Его и его товарищей заставляли сеять кукурузу.
От восторга до резкой и уничижающей критики, вот каков диапазон воспоминаний.
Учитель, товарищ майор в запасе, Прозоров вспоминает те годы с благодарностью. У него родилась дочь. Поздний ребенок, особенно
Родился ребенок и сразу проблемы. Пеленки, распашонки.
– Это я сошью из простынь. Кроватку можно самим соорудить, – говорила Ольга немного сошедшему с ума мужу, – Но детскую коляску дома не сделаешь.
Молодой лейтенант, который по результатам учений получил благодарность от командования дивизии, растерялся.
– На магазины время не трать. В выходные поезжай в Ленинград и иди на барахолку.
– Ты соображаешь, что говоришь?! – возмущается предложением жены Виктор, – Лейтенант Советской Армии толчется на барахолке.
– Штатское одень. Или ты уволишься и станешь на прогулки ребенка таскать на руках?
Ольга права. И поехал в ближайшее воскресенье Виктор в город. На барахолку.
Примета времени. Немного истории этих уникальных по-своему рынков.
Одним из первых блошиных рынков был, скорее всего, March'e aux puces в Сент-Уан (район Сена – Сен-Дени в северных пригородах Парижа). Это большой базар на огромной территории, один из четырёх подобных в Париже.
Рынки получили своё название от продаваемой старой одежды, которая вся была изъедена молью и кишела блохами.
С конца XVII века подобные примечательные рынки под открытым воздухом в городе Сент-Уан стали организовываться со столами и скамейками на полях и различных «рыночных скверах», где старьёвщики и тряпичники продавали или обменивали свой товар за небольшие деньги.
В осажденном немецко-фашистскими захватчиками Ленинграде тоже была барахолка. Кто-то там, обменивая дорогие и иногда уникальные вещи, спасал жизнь себе и родным. А кто-то на этом наживался и после войны становился этаким Корейко.
У меня тоже есть воспоминания о барахолке. Уже в наши дома провели газ и печные плиты были разобраны, но летом, когда семья уезжала в деревню, мама нам кашу готовила на керосинке. Был такой бытовой прибор в те годы. Старая, служившая еще в годы блокады Ленинграда, испортилась, и было решено купить новую керосинку. Хвать-похвать, а в магазинах уже нет. Пришлось маме ехать на барахолку. Меня с собой взяла. Оттуда и память об этом.
Потратив несколько строк на куратора класса, майора в запасе, Прозорова и приметы времени, возвращаю вас в май шестьдесят четвертого.
– Вижу я, какие вы знатоки злачных мест. Пойдем в ресторан «поплавок». Организационную сторону беру на себя.
Борис недовольно бурчит под нос: «Мы побоку. А ведь это наш выпускной».
– Борис, чего бубнишь себе под нос? Говори громче.
– Я и говорю громче. Это наш выпускной вечер.
– Парни, я не спорю, это ваш праздник. Но он и мой. Вы у меня, товарищи, первый выпуск. Так что отметим, как полагается.
Заказывать столик в ресторан «поплавок» под названием «Нева» поехали втроем. Виктор Иванович, Борис Бродов и Юра Староверов.
– Больше и не надо, – рассудил Анатолий Поспелов. Он и в классе слыл человеком рассудительным.
Рестораны «поплавки». Примета времени. В те годы в Ленинграде их было, если память мне не изменяет, четыре. Особый воздух. Аляповатые интерьеры. Чуть грубоватые официанты. И, что обязательно, громкие оркестры со своим репертуаром. Им его, также как и другим, утверждал худсовет Ленконцерта, но частенько солистки и оркестранты отступали от него и звучали песни запрещенного в послевоенные годы Вертинского и других неугодных цензорам от культуры певцов.
Виктор Иванович, живший на проспекте Максима Горького в доме, что на углу с улицей Зверинской, выбрал ресторан «поплавок» рядом с домом, на Кронверкском проливе напротив Заячьего остова. С борта «поплавка» был виден шпиль Петропавловского Собора, усыпальницы Императоров России.
«Надо будет рассказать моим ребятам о Соборе и том, кто там спит вечным сном», – планирует Виктор Иванович, стоя на корме «поплавка». Ребята убежали сразу, как только был оформлен заказ на банкет.
В ресторане «поплавок» к Петропавловке по вечерам собиралась компания торговых людей с Сытного рынка. Тех, что распродали свой товар и теперь готовы уехать домой. Среди них Вы не встретите женщин из деревень Псковщины или Новгородщины. За столами ресторана сидят мужчины поголовно черноволосые и темноглазые. И говорят они на гортанном языке горцев.
Учитель литературы по причине того, что в рестораны не ходил, этого не знал. Знал бы, выбрал другой ресторан.
Наивный учитель. Он думал, что мы все еще слушаем детские песенки. А мы заслушивались уже Окуджавой: «Клены выкрасили город…», «Из окон корочкой несет поджаристой…». Самая патриотичная и «правильная» песня была со словами: «До свидания, мальчики…».
А уж о блатных песнях и говорить не стану. Росли-то мы в таком районе, где что ни парадная, то там обязательно жил кто-то из ранее осужденных и отсидевших свой срок в колонии.
Забегая немного вперед, скажу, Борис Бродов уже полноправный член трудового коллектива судостроительного завода, не избежал участи быть вовлеченным в воровскую шайку.
Но это впереди. А тут и сейчас ресторан «поплавок», стоящий на его борту учитель литературы и его мысли.
«Я преподаю русскую литературу. Моя главная задача, донести до учеников красоту русского языка, привить им привычку чтения. Не просто чтения, а осмысленного. Химичка, математик и физик. У них точные науки. География к ним же. Но как быть с историей? Я историю изучал сам. Читал Ключевского, Соловьева. Сложно. А в наших учебниках история как евнух. Обкорнали. Надо попробовать давать ученикам некоторые исторические факты через литературу. Тем боле, что с историком у меня хорошие отношения».