Роман с Блоком
Шрифт:
– Почему же полиция все-таки не приняла меры к предупреждению народных выступлений?
– Отчего же не приняла? – с некоторой профессиональной обидой ответил Белецкий. – Непосредственным результатом этого стал арест так называемой Рабочей группы, который состоялся, если мне память не изменяет, в конце января. Об этой ликвидации охранное отделение составило секретный
– Что же, по-вашему, послужило непосредственным поводом для выступлений?
Белецкий ответил, казалось, почти не раздумывая:
– В Петрограде внезапно распространились слухи о предстоящем, якобы, ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба – взрослым по фунту, малолетним в половинном размере. Это вызвало усиленную закупку публикой хлеба, очевидно, в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула забастовка, сопровождавшаяся уличными беспорядками. Правительству в ответ пришлось принять решительные меры, поэтому в ночь на двадцать шестое февраля было арестовано около ста членов революционных организаций,
С точки зрения Блока, успевшего поработать с материалами Чрезвычайной следственной комиссии, департамент полиции при царе оставался единственно живым организмом, учитывавшим внутриполитическую ситуацию в России и степень ее опасности для разваливающегося государственного организма. Но умирающая власть не слышала, не могла, да и не хотела слышать тревожных докладов Охранного отделения, которые характеризовали общественное настроение. И это при том, что очень многие в придворном окружении считали, что самодержец обязан проявить свою волю и свою власть для подавления беспорядков. С их точки зрения, волнения солдат и рабочих Петрограда оказались огромной поддержкой кайзеру Вильгельму, и в Берлине, должно быть, царила вполне объяснимая радость…
Словно прочитав мысли Блока, председатель Следственной комиссии задал следующий вопрос:
– Степан Петрович, что вы лично думаете по поводу распространения в определенных кругах слухов о роли германской или австрийской разведок в свержении самодержавия?
– Видите ли, Николай Константинович… – умный Белецкий из самой постановки вопроса безошибочно догадался, какого именно ответа от него ожидают, и продолжал: – Господин Гучков сказал как-то, что даже если бы нашей внутренней жизнью и жизнью нашей армии руководил германский Генеральный штаб, он не создал бы ничего, кроме того, что создала русская правительственная власть. И при этом, как стало известно полиции, еще весной шестнадцатого года Протопопов, бывший тогда товарищем председателя четвертой Государственной думы, имел в Стокгольме тайную беседу с советником германского посольства Варбургом. С той целью, чтобы нащупать почву для заключения мира…
Конец ознакомительного фрагмента.