Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Шрифт:
Изотов обычно доезжал не до самого университета, а выходил немного раньше, у телеграфа. Потом через улицу Грановского он уходил в проходной двор, около института Европы и оказывался прямо у корпуса, где был философский факультет. Точно также он поступил сегодня и даже не заметил, что из-за него подрались сотрудники спецслужб. Что прямо рядом с телеграфом сотрудник контрразведки колотил сотрудника семерки (это наружное наблюдение) называя его при этом жидовской мордой. Оба попали в милицию, которая у центрального телеграфа тоже не простая. Все успокоились только тогда, когда все, включая милиционера, показали друг другу корочки НКВД. Но в это время Изотов был уже в своем кабинете заведующего кафедрой сталинской философии. Он пришел в университет, когда наплыв народа спадает. Студенты-дневники уже ушли по домам, а вечерники еще не пришли. Преподаватели, пользуясь паузой, тоже куда-то разбрелись.
В кабинете все было почти так же, но не совсем. С удивлением он разглядывал свой новый старый кабинет. Все было как всегда, если не считать портрета Сталина и собрания сочинений вождя на видном месте. В дверь постучали. Голова Любы спросила:
– Можно, Александр Федорович? – и видя, что он один Люба вошла.
– Мне сказали, что вы к себе пошли, а ко мне на кафедру не зашли.
– Сейчас немного приду в себя.
Изотов решил спрашивать у Любы новости осторожно, а не как в прошлый раз. Когда из этого ничего не вышло.
– А как там Красовсий?
– Как всегда в библиотеке допоздна.
– Он, что давно такой? – осторожно стал выспрашивать Изотов.
– Вы же знаете его тяжелую судьбу. Он всегда такой.
– А что случилось, не припомню.
– Все знают. Когда Жукова сделали командующим черноморским флотом...
– Кого, Жукова? – перебил Любу Изотов. – Он же сухопутный генерал и моря-то не видал.
– Вы же знаете, что руководство флотом он завалил, за что его и расстреляли. Так вот при одной инспекции какую-то пушку адмирал Красовский не успел начистить до блеска. И его разжаловали в матросы. Так что Андрюше пришлось пробиваться своими силами.
Это, наверное, единственная польза от режима Сталина, – подумал про себя Изотов. Любе такое говорить пока он не решался.
– А замужем как? – не выдержал опять и все испортил Изотов.
– Не надо так зло шутить, Александр Федорович.
Глаза у Любы наполнились слезами.
– Вы ведь знаете, – продолжила Люба, уже всхлипывая.
Изотов обнял ее, и она прижалась к нему. Что-то подсказало ему, что замужние женщины так не плачут на груди у чужого мужчины.
– Вы же сами сказали это дурацкое кольцо носить, чтобы Шварцман не приставал, – размазывая туш на ресницах сказала Люба.
Изотов ничего не мог сказать. Просто душа его пела. К нему сразу вернулась способность думать и философствовать. Впервые за эти сумасшедшие дни поверилось в светлое будущее, появилось желание бороться со всем окружающим идиотизмом и победить в этой неравной борьбе.
– Разведусь, – неожиданно для себя произнес Изотов вслух.
– Что вы, Александр Федорович, у вас жена такая хорошая, добрая.
Изотов обнимал Любу, которая хотя и перестала плакать от последних его слов, но прижалась к нему еще сильнее. Он смотрел на давно не беленный потолок и думал. А подумать было о чем. Он поймал себя на мысли, что развестись с хорошей женой не так сложно. В тот момент Изотов был единственным мужчиной во вселенной, у которого было две жены, одна хорошая и добрая, другая злая и вредная. Причем это была одна и та же женщина!
Изотов прекрасно понимал, что с хорошей женой развестись проще. Придешь, скажешь ей – Я полюбил другую. Она ответит, – Ну, что же милый иди, счастья тебе с новой женой. А разводиться с вредной? Скажешь ей такое, так она запилит до смерти, отравит жизнь тебе, Любе, дочке. Какой тут к черту развод!
Тут нашему философу и удалось сформулировать то, что потом назвали парадоксом Изотова. С этим парадоксом он и вошел в историю философии.
С хорошими женами разводятся, а со стервами живут.
(Цитирую по памяти. Кто интересуется подробнее, может заглянуть в краткий курс современной философии, третий том страница, примерно 630.)
Обниматься без конца было нельзя. Время шло.
– Люба, пойдем, – Изотов вытер Любе глаза платком и взял ключ от кабинета.
– Куда?
– Не далеко, здесь рядом, – Изотов запер свой кабинет.
Они пошли по коридорам старого университета. Дошли до конца правого крыла и стали спускаться по лестнице в подвал. Изотов знал, что там располагается кафедра русского языка. Кафедра русского языка отличалась от кафедры философии тем, что на кафедре русского языка была лаборатория. Лаборатория настоящая, с приборами. Это была лаборатория фонетики. Она была в старинном подвале, построенного еще самим Казаковым. Туда и пошли Изотов с Любой.
Заведовал лабораторией доцент Погудин.
– Привет! – приветствовал коллегу Изотов, – привел вот вам молодую сотрудницу показать ваши чудеса.
– С удовольствием вам покажу, – с готовностью согласился Погудин.
– Можно я сам? Прошу.
– Вам можно, пожалуйста, – проявляя мужскую солидарность поддержал Погудин.
– Еще одна просьба к вам. Тут меня ищет мой доцент. Увидите длинноносого человека, похожего на Буратино, скажите, что я через десять минут буду на кафедре.
– Скажу, конечно, – Погудин включил свет в лаборатории. Часть комнаты была заставлена приборами, а большая ее часть комнаты была отгорожена стеклом для настоящей звукозаписывающей студии, тон-ателье, как говорят профессионалы.
Изотов с Любой зашли в студию. На стене вертикально висели огромные клавиши как у рояля, только больше. Изотов закрыл дверь, и наступила тишина, как в могиле, только тише.
– Что это? – Люба показала на клавиши.
– Это первый в мире синтезатор. На нем многие фильмы озвучены, например, Человек-амфибия.
Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно,Там бы, там бы, там бы пить вино.Изотов попытался напеть старомодную песенку.
– Такая подводная музыка, – закончил Изотов ознакомительную часть, – тут нас не услышат. Внимательно запоминай. Завтра рано утром ты едешь на электричке в Солнечногорск с ленинградского вокзала. Приехать надо так, чтобы ровно к одиннадцати часам быть на улице Красная дом три. Понятно?
– Понятно, Александр Федорович.
– В одиннадцать лучше всего потому, что в это время все на работе, дети в школе, пенсионеры в магазинах, а местные алкаши уходят из дому к одиннадцати за водкой. Заходишь в первый подъезд. С собой надо взять сумку. Вниз положить тряпки, потом стамеску и молоток, сверху газеты и пару книг. В подъезде между первым и вторым этажами старая печка. На ней, как станешь лицом к стене, слева от тебя будет вьюшка, это дверца такая маленькая, железная.