Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Шрифт:
(Тогда лекции были частью советского существования. Почему-то коммунистические власти считали, что всем и всегда надо слушать лекции, это была обязаловка такая, а профессорам полагалось кроме студентов, читать еще время от времени лекции народу. Для лекторов эта деятельность оплачивалось.)
Клуб помещался в подвале огромного доходного дома начала двадцатого века. Таких было много в центре Москвы. Дом отличался богатым парадным подъездом, следы роскоши которого не стерли ни революции, ни годы советской власти. Сбоку от парадной лестницы была дверь в подвал, где клуб, но Изотов перепутал и толкнул соседнюю дверь. Та была тоже открыта, но вела на черный ход. По незнанию Изотов вышел в этот черный ход, но уперся в другую дверь. Из любопытства он толкнул ее. Она выводила во двор. Двор граничил со школой, и в школьном заборе была дырка, через которую легко было попасть на другой переулок, а там, через проходной двор к метро Арбатская. Идеальное место уйти от слежки! – подумал тогда Изотов и сразу решил, что это ему никогда не пригодится.
Сейчас он боялся только, что дверь будет закрыта, а в заборе не будет дырки. Времена-то другие!
Он также спокойно и уверено вошел в подъезд (подъезды в домах тогда совсем не закрывались!) Там он увидел, что дверь на месте. Куда она денется, она уже сто лет на месте! Решительно подойдя к ней, он толкнул ее как бы не нарочно, предполагая в худшем случае пройти в клуб, якобы насчет лекции по сталинской философии. Но дверь легко открылась. Изотов быстро глянул назад – в подъезд никто не зашел. Он нырнул в дверь черного хода. Протиснулся между хламом, заросшим от времени слоем серой пыли и толкнул дверь во двор. Она была открыта.
Нет такого политического и экономического строя, при котором в школьном заборе не было бы дырки. Изотов, прижимаясь к стене дома, чтобы его не было видно из подворотни с переулка, дошел до дыры в заборе. Живот у него еще не начал расти, и он пролез в габариты среднего двоечника. Бодрым шагом, пройдя школьный двор Изотов вышел на параллельный переулок, где зияла дыра проходного двора. Проходя через него, Изотов оглянулся и еще раз убедился, что в просвете подворотни никого нет.
В Москве две станции с названием Арбатская. Одна шумная, пересадочная, другая пустая, неудобная, сделанная неизвестно для кого или для чего. На ней даже нет эскалатора. Спускаясь по гулким ступеням, Изотов заметил, что был единственным пассажиром. Единственная контролер лениво встала, подошла к своему рабочему месту, и вяло оторвала билетик. На платформе не было не души. Изотов, так никого не увидев, сел в поезд, в сторону центра. Следующая была конечная – Калининская, там он пересел на другую Арбатскую, доехал до площади Революции, пересел на площадь Свердлова, (теперь Театральная) и уже там сел на поезд до Сокола. На Маяковской и Динамо он выходил на платформу и переходил в другой вагон. Ничего подозрительного не было.
Немного успокоившись, он сел на трамвай и доехал до пустынной остановки в парке, которая так и называлась – Больница. К счастью Изотова это остановка была на одну раньше, чем остановка у замечательного винного магазина.
Уже открывая дверь больницы, он со стыдом понял, что пришел навестить друга с пустыми руками, да и пустой головой. Как выйти из всей этой сталинской жизни он понимал еще меньше, чем вчера. Со страхом он вошел в уже знакомые пустые коридоры.
И приоткрыл дверь кабинета доктора Селезнева, где он был вчера.
– Здравствуйте, а как там Борков?
– Здравствуйте! Это вы? А ваш друг уже намного лучше. Мы сделали все, что могли, и прогресс на лицо. Увидите сами.
Изотов подумал про зверские препараты, шокотерапию и поморщился.
– Не бойтесь, – успокоил врач, – идите смело он в палате номер шесть, – Потом заходите, покурим, – хитро подмигнул молодой психиатр.
Изотов снова вышел в коридор, и оглядываясь по сторонам стал искать шестую палату. Становилось все страшнее.
Из шестой палаты раздавался какой-то странный шум. Изотов осторожно постучался и отворил дверь. В углу большой пустой палаты, человек на десять, сидел Борков со своими сотрудниками, – Юрой и Ириной, их Изотов помнил по лекциям. Где-то посредине палаты на кровати лежал еще один человек с тетрадью и ручкой в руках, совершенно не обращавший внимание на происходившие в углу. А в углу на медицинском столике на колесах стояла бутылка шампанского и граненые стаканы. Две другие пустые бутылки стояли под кроватью. Юра что-то громко рассказывал, разводя руками, Ирина хихикала.
– А вот и вы! – громко нетрезвым голосом закричал Борков.
– Здравствуйте, Александр Федорович, – тоже громко и возбужденно откликнулись ученики Боркова.
– Здравствуйте! А вы тут не скучаете, – ответил Изотов радостно. Он ожидал увидеть совсем другую картину.
– Вам налить? – Юра, не дожидаясь ответа, взял чистый стакан и налил шампанского.
– Ну, что же: За скорейшее выздоровление! – Изотов поднял стакан.
– Николаю Георгиевичу уже лучше. Видимо это не серьезное заболевание, а просто перенапрягся немного. Нельзя так много работать, – успокоил Юра.
– Да, да мне уже совсем хорошо, – подтвердил Борков.
– Нет, Николай Георгиевич, медицина тоже наука и полежать вам надо как следует, – настаивал Юра.
Все отхлебнули шипучки, называемой советским шампанским.
– А вот хорошо, что Изотов пришел, – мы с ним покурить пойдем, сказал Борков, – вы ведь не курите.
– Возьмите мою куртку, не простудитесь, – сказал Юра.
– Хорошо, мы сейчас по одной затяжке и вернемся.
Они вышли на то же крыльцо служебного входа, где Изотов вчера курил с врачом-психиатром.
– Говорим быстро, – неожиданно трезвым голосом сказал Борков, – через десять минут за нами придут санитары. У вас как?
– Да никак. Я даже вашей жене не смог позвонить. Зато оказалось не так сложно адаптироваться. Зря, наверное, мы с этим дурдомом придумали.
– А вот и не зря. Тут со мной пару студентов лежит, косящих от армии, и один настоящий сумасшедший. Пишет уравнения вселенной. Полный бред, конечно, но одно уравнение меня удивило. Там есть периодическая составляющая.
– И что?
– Помните Кушаченко, моего аспиранта из Дубны.
– Да, а что?
– Он измерял фон нейтрино во вселенной. В прошлом году он приносил данные на шесть порядков меньше. Все решили, что счетчик барахлит.
– На шесть порядков это в миллион раз?
– Точно.
– На самом деле все правильно. Просто фон вселенной возрастает в миллионы раз примерно раз в 12 лет. Так, по крайней мере, получается из уравнений моего соседа по палате. Вы видели его, он на койке лежал.
– И что же из этого.
– То, что у нас есть время все вернуть. До конца года.
– Что надо сделать?
– Две вещи. Первое – сделать снова прибор. Схемы я ребятам отдал, они уже паяют.
Второе, – за нами кто-то следит. Убрать его.
– Как убрать?
– Убить.
– Вы, Николай Георгиевич тут с сумасшедшими набрались идей. Или к сталинской системе привыкли. Мешает человек – расстрелять и все дела!
– Но это же не по-настоящему убить, а как в кино. В другой жизни он будет жив-здоров.