Роман женщины
Шрифт:
— И этот адрес?..
— Погодите еще, мы не так близки к развязке. На другой день, в шесть часов вечера, я приказала отвезти себя по этому адресу. Дом, к которому я приехала, стоял отдельно от других; я позвонила, вошла и спросила привратника, точно ли этот дом продается. Он отвечал мне отрицательно. Тогда я спросила имя владельца, уверяя, что, не желая беспокоить его во время обеда, я предпочитаю написать ему. Нечего и говорить, что привратник удовлетворил мое любопытство.
— И это имя?..
— Наутро, — продолжала Юлия, — я несколько раз проехала по этой улице в те часы, когда, по моим соображениям, Леон должен был появиться на ней. И действительно, около 3 часов его
— Продолжай, продолжай, — заговорил Гастон, как будто он имел еще какое-то право над Юлией, — твой рассказ меня занимает.
— Подруга моя уведомила, впрочем, эту даму о своем поступке.
— Как это великодушно!
— Моя подруга очень добрая женщина.
— Это и видно.
— Но здесь-то начинается необыкновенное. Вечером как-то я была одна дома, вдруг мне докладывают о приезде… угадайте кого?
— Нельзя ли без загадок!..
— Вы узнаете имя этой дамы только в конце повествования.
— Да будет ли он когда-нибудь? — спросил Гастон.
— Любезный Гастон, вы, кажется, лучше других должны знать, что есть конец всему; нотариус сказал вам это еще прежде меня.
— Недурно сказано, сознаюсь в этом; продолжай, однако.
— Итак, — начала Юлия, — мне доложили о приезде дамы, и дамы большого света. Бедная женщина, получив уведомление моей приятельницы, пришла в отчаяние; не знаю, каким образом она узнала о моей связи с Леоном, но, воображая, что связь наша еще продолжается и что это я послала ей записку, она и приехала удостовериться, точно ли я решилась на такую подлость, в которой, к счастью, я положительно невинна. Мне не случалось видеть, чтобы когда-нибудь женщина страдала так, как страдала моя посетительница, которую можно было принять за ребенка по ее свежести и молодости. Я, разумеется, разуверила ее относительно себя, хотя и не открыла ей настоящую виновницу ее бедствий, и потом посоветовала ей бежать с Леоном.
— Хорош совет, нечего сказать!
— Что же оставалось ей делать?
— Конечно, остаться.
— А муж?
— Он простил бы ее, как всегда прощают умные мужья.
— Другой, может быть, и точно простил бы ее, — возразила Юлия, — но этот, казалось, слишком любил ее, чтобы можно было рассчитывать на его снисхождение; а главное, был любим ею так, что она более всего боялась его упреков.
— Зачем же она обманула своего мужа, если обожала его? — спросил Гастон.
— Вы знаете, что слово «зачем» всегда применимо к женщине, зато «оттого» — не имеет в отношении них ни малейшего смысла.
— Ну что же, наконец?
— Наконец, я утешила несчастное дитя, насколько могла; потому что ее отчаяние раздирало мою душу. Она оставила меня после полуночи, а наутро уехала в сопровождении Леона.
— Хорошо! Но какое же
— Как вы думаете?
Жирар поглядел на остальных слушателей, как будто искал у них подтверждения своему замечанию.
— И то правда, — сказали остальные.
— Так вы не догадываетесь? — спросила Юлия.
— О чем?
— Кто были действующие лица этой мелодрамы?
Общество смотрело друг на друга с удивлением.
— Эта женщина… — сказал граф Камюль. — О, Боже мой!.. Г-жа де Брион!
— Де Брион! — воскликнули все в один голос.
— Ну теперь понятно вам, отчего де Брион вышел в отставку и отчего он уехал?
— И вы убеждены в истине этого происшествия, Юлия? — спросил барон.
— Вполне; но только прошу вас, господа, сохранить в тайне все эти подробности ради самого Эмануила, которого вы все знаете и который заслуживает уважение.
— Будьте уверены в нас, — возразил граф.
— Какой случай! — воскликнул барон.
— Кто бы мог это подумать! — сказал банкир.
— Счастливец Леон! — проговорил Гастон.
— Вы думаете? — спросила Юлия.
— Кто же из нас отказался бы быть на его месте?
— И полагаете, быть может, — продолжала она, — что де Брион уехал без цели.
— Он должен был уехать, чтоб избежать огласки, потому что рано или поздно, а история эта сделается известна всем.
— Держу пари, что он отправится в погоню за женою и Леоном. И если в частной жизни он владеет тем же характером, с каким действовал на политическом поприще, то я жалею маркиза.
— Что же? Мы услышим драматическую развязку, — прибавил Гастон, потирая руки.
— Ужин подан, сударыня, — сказал слуга Юлии, отворив двери столовой.
— Если хотите, господа, то милости просим.
— Я не на шутку голоден, — проговорил граф, оглядывая себя с самодовольным видом.
Барон взял под руку Юлию — и все отправились в столовую. За ужином толковали об этом происшествии; назавтра оно было рассказано в клубе, из клуба рассказ пошел по гостиным, перешел в будуары, оттуда в прихожие, а оттуда в журнальные статейки. Так что не прошло и недели, как рассказ этот можно было встретить во всех почти ежедневных изданиях, которые хватаются с жадностью за всякое безнравственное приключение и, развивая подробности, бросают грязь на все, что должно быть благородно и священно.
Вследствие этого, Эмануил не успел еще переехать границы, как его позор, который он хотел скрыть ради своей дочери, был уже известен всему Парижу.
Вскоре после этого и Юлия отправилась со своим дипломатическим поручением.
IV
Посмотрим теперь, что сталось с Мари, Леоном и Эмануилом.
Де Гриж и Мари прибыли во Флоренцию.
Во всю дорогу г-жа де Брион не произнесла ни слова. Бледная и холодная как мрамор, она неподвижно сидела в глубине кареты и только по временам поглядывала на Марианну. Видя ее в этом положении, можно было подумать, что она давно перестала жить и что теперь перевозят ее из одной могилы в другую. Леон не спускал с нее глаз, и иногда взор его выражал такое страдание, что она, как только замечала это, из сожаления протягивала ему руку. Но что происходило в ее душе — этого мы не беремся описывать: легче измерить дно океана, чем глубину подобных мучений. Мари не спрашивала даже, куда везут ее; казалось, все, что было чуждо ее раскаянию, не имело для нее никакого значения. По ночам тени ее матери, отца, Эмануила проносились перед ее глазами, и она плакала так, что Леон понял, наконец, что увозит не отдавшуюся ему женщину, а несчастную жертву своей страсти.