Романовы
Шрифт:
Успехи и неудачи
Михаилу Фёдоровичу и его отцу так и не удалось взять реванш за польское вторжение и вернуть Смоленск. После смерти (1632) Сигизмунда III московские полки во главе с боярином Михаилом Шеиным перешли польскую границу. Вначале успех сопутствовал русской армии: она заняла Серпейск, Дорогобуж, Рославль, Невель, Себеж, Трубчевск, Новгород-Се-верский и Стародуб. Но под хорошо укреплённым Смоленском войско завязло. Избранный на польский престол сын Сигизмунда Владислав IV собрал армию и в августе 1633 года блокировал русских, отрезав от путей подвоза продовольствия. Эпидемии, голод и потеря надежды на помощь (в это время умер главный инициатор войны Филарет) заставили командующего вступить в переговоры, на которые
Пятнадцатого февраля 1634 года боярин, так и не дождавшись подкреплений из Москвы, подписал почётную капитуляцию: русское войско отпускалось домой со знамёнами и личным оружием, но без артиллерии, дав обязательство четыре месяца не воевать против Польши. В обратный путь отправились восемь тысяч человек — всё, что осталось от московской армии. Это была одна из самых крупных неудач русской армии в XVII столетии. В Москве Шеин и второй воевода Измайлов были признаны виновными в поражении и казнены на Лобном месте. 4 июня 1634 года в селе Семлеве на реке Поля-новке (между Вязьмой и Дорогобужем) был заключён мир. Речь Посполитая отдавала Московскому государству лишь
Серпейскую волость. Только в одном гордый, но зависящий от собственной шляхты король Владислав уступил: за «тайную дачу» в 20 тысяч рублей он отказался от притязаний на русский престол и признал Михаила Фёдоровича законным царём.
На южных границах донимали татарские набеги. В 1632— 1633 годах там действовал крымский царевич Мубарек-Гирей. Его двадцати-тридцатитысячное войско прорвало русскую оборону на засечной черте и собрало огромный полон, в то время как основные силы русских воевали с поляками под Смоленском. Большие набеги продолжались и позднее — в 1634—1637, 1643—1645 годах, но и мелкие наносили существенный урон. Только за первую половину XVII века в Крым было угнано 150—200 тысяч человек.
Непрочный и короткий мир приходилось покупать дорогой ценой: в первой половине XVII столетия на «поминки» и посольства в Крым, содержание татарских посланцев ушло не менее миллиона рублей, не считая государственных и частных расходов на выкуп пленных. Татары именовали привезённые русскими послами подарки старым названием дани — «выходом»; крымцы отлично понимали, что Москва платит им, «ос-терегаючи своё государство» от набегов, зная: если денег не будет, они сами их возьмут, угнав полон. Когда размеры «поминков» были ниже ожидаемых, послов могли просто ограбить, а то и бросить в заточение и даже пытать. «Псом и сви-ниям в Московском [царстве] далеко покойнее и теплее, нежели нам там, посланникам царского величества» — так оценивали претерпеваемые в Крыму унижения русские дипломаты. Для обороны южных рубежей от частых татарских набегов в 1635 году началось строительство Белгородской засечной черты (через Белгород — Воронеж — Тамбов) — системы городов-крепостей и укреплений между ними.
К серьёзным акциям Россия в это время ещё не была готова. Это показало «Азовское сидение» (1637—1642). Донские казаки, несмотря на малочисленность, неожиданным и смелым ударом взяли Азов — турецкий город-крепость в устье Дона. Стамбул посылал туда войска и флот. Но ни ожесточённые штурмы, ни обстрелы не принесли успеха. Ввиду больших потерь, истощения сил донцы обратились за помощью к Москве. Ответить согласием означало начать войну с тогда могущественной Турцией.
Михаил Фёдорович созвал Земский собор. Депутаты соглашались с необходимостью войны против «турских и крымских татар», но когда речь зашла о тяготах, связанных со сбором и содержанием войск, мнения разделились: одни не желали, чтобы в войско брали их «крестьянишек»; другие полагали, что требовать ратных людей и денег надо прежде всего с бояр и приказных бюрократов, разбогатевших «неправедным своим мздоимством» и настроивших каменных палат «таких, что неудобь сказаемыя»; третьи жаловались на бедность; купцы и посадские заявили о своем крайнем «оскудении» от «государевых великих податей». В итоге правительство вынуждено было отказаться от военных планов и вернуть Азов туркам.
Однако донцы славились не только военными подвигами. Лихие казаки плавали «за зипунами» по всему Каспийскому морю, хотя порой под давлением Москвы принимали на кругу решения, чтобы никто «не ходил для воровства на
И всё же держава выстояла — и даже продолжала раздвигать границы. При Михаиле на Томи, притоке Оби, появился Кузнецк, на Енисее — Туруханск, Енисейск и Красноярск; на притоках Енисея — Илимски Братск; русские землепроходцы вышли к Байкалу. На Лене в 1632 году был поставлен Якутск, а уже в 1639-м Иван Москвитин и его люди первыми из русских вышли к побережью Тихого океана.
Появились первые мануфактуры: казённый железоделательный завод в Ницынской слободе Верхотурского уезда на Урале (1631), медеплавильный Пыскорский завод, основанный В. И. Стрешневым в Пермском уезде (1634). В Вологде работал принадлежавший англичанам канатный двор, такие же предприятия имелись в Холмогорах и Архангельске. Правительство привлекало иностранный опыт и капитал: в 1630-х годах голландские купцы Андреас Виниус, Пётр Марселис и Фома Акема построили три железоделательных завода в Туле и четыре в Каширском уезде.
Страна оправлялась от последствий Смуты. Документы XVII века говорят о появлении зажиточных «торговых крестьян» и городских «мужиков богатых и горланов» из вчерашних посадских или стрельцов. Они заводили собственное дело — кузницы, мыловарни, кожевенные предприятия, скупали по деревням домашний холст, а в городах держали лавки и дворы. Торговые люди осваивали дальние и ближние рынки. Торговые операции одного из богатейших «гостей» Василия Шорина распространялись от Ирана до Архангельска и Сибири. Связи Шорина с правительственными учреждениями открывали возможности иметь откупа, брать подряды и пользоваться казённым кредитом. «Государев купчина» закупал сотни пудов шёлка-сырца в Астрахани и Иране, торговал рыбой, солью, пушниной, уплачивая одновременно полторы-две тысячи рублей таможенных сборов. Обычный торг в близлежащем городе давал примерно десять процентов прибыли, а отправлявшиеся в Сибирь оборотистые торговцы зарабатывали на продаже своего товара 300—400 процентов.
Русские купцы ездили со своими товарами в шведский Стокгольм и иранскую Шемаху. Отважный торговец Фёдор Котов побывал не только в Шемахе; он знал путь и «в турскую землю» — через древнюю Гянджу, Эривань и Эрзерум, и на восток — в Ардебиль, Зенджан, Султанийе, Казвин, священный город персов-шиитов Кум. Ему довелось побывать в Исфахане, тогдашней столице Ирана, откуда отправлялись караваны на Багдад и в «Мултанейское царство» — Индию. И повсюду Котов встречал соотечественников — и в Терках, и в Шемахе, и в Исфахане, где в большом торговом ряду он насчитал две сотни русских лавок.
Из России вывозились железные и деревянные изделия, кожи, льняные ткани, западные сукна и, конечно, меха. С Востока и из Закавказья шли шёлковые и хлопковые ткани («киндяк»), шёлк-сырец, составлявший монополию царской казны, сафьян, замша, нефть, марена1, рис, пряности, драгоценные камни, «белый ладон»; московские дворяне ценили исфаханские сабли.
На рынок со своими продуктами выходили и землевладельцы, и крестьяне, поэтому в XVII веке наряду с барщиной и натуральным оброком в каждом пятом владении встречался денежный оброк. Например, в хозяйстве царского дяди боярина Ивана Никитича Романова в Коломенском уезде крестьяне пахали на барина по полдесятины за каждый двор, с каждых десяти дворов отдавали свиную тушу, трёх баранов, гуся, две утки, четыре курицы, круг сыра и платили по рублю.