Романс о романе
Шрифт:
Вперемешку явь и полусон
на границе будущего с прошлым…
Лунный свет, как воск мадам Тюссо…
Мы плывём туда, где всё возможно.
Крестик твой, как маятник, летит
вверх и вниз, нам вечность обещая.
Где-то в центре Млечного пути
невзначай мы время отключаем.
Притаились тени по углам,
тишина звенит тугой струною…
Ты мосты свои уже сожгла -
в этом мире нас осталось двое.
Городской
Город неприкаянный, беспечный,
я тебя до одури люблю:
новых улиц каменные свечи,
подворотен старых тихий блюз.
Отражаюсь в незнакомых окнах,
отраженье города во мне…
Я бываю и творцом, и богом,
а бываю нищего бедней.
Провода расчерчивают небо.
Перекрёстков красные глаза…
И мостов протяжная нелепость
да сквозняк в зелёных волосах.
Тополиный пух целует скверы,
чайки кружат над твоей рекой.
И в разлуке, если будет скверно,
я во сне сбегу сюда тайком.
И когда вдруг станет очень трудно,
по уснувшим улицам пройдусь.
Я – твой сын, отчаянный и блудный,
пью взахлёб твою ночную грусть.
Суккуб
Живёт с одним, другого – любит
и пишет третьему стихи.
Она из племени суккубов,
она из демонов стихий.
Себя не знать – её призванье.
Вчера она – мадам де Сталь,
сегодня – в роли дерзкой дряни
и героини в догги-стайл.
А как хитра – порок искусен,
и мы не ангелы отнюдь.
Но, впрочем, ей не до дискуссий.
Ну, вот и ночь…
– Гарсон, меню!
Смертельные ласки
На реке собирала кувшинки
И с небес воровала луну,
Всё ждала, кто бы сделал ошибку,
К берегам твоим манким прильнув.
Сладкой песней меня зазывала,
Обещая волшебные сны,
И ткала из воды покрывало
И дразнила нарядом цветным.
Я шагну в эту дивную сказку -
Мне уже пропадать всё равно.
Подари мне смертельные ласки,
Опои меня терпким вином…
Джесси и Рэмбо
У меня есть мой друг непутёвый,
я зову его ласково – Рэмбо.
Даже сытый он голоден снова,
просит сволочь – дай чёрного хлеба!
У меня есть ещё и подруга,
урождённая фрау фон Джесси.
Обожаю, хотя она – сука,
и живот ей чешу от депрессий.
А собачью не вытравишь верность -
за тобою в огонь или в воду.
Если рядом их нету, мне скверно…
Я люблю вас, разбойные морды.
Штрафные роты
Роты штрафные – не для парадов,
Не для медалей и орденов.
Роты штрафные, смерть им не рада -
Братской могилы нету следов.
Время срывает знаки различий
И обрекает – первый-второй.
Минное поле… Мат без приличий.
Смерть не обманешь тихой мольбой.
Кто-то за веру, кто за награду -
Могут не верить только они.
В спину свои же лупят взаправду.
С пулями салки – эй, догони!
Чёрные лица не от загара,
Чёрные слезы не от обид.
Подлое счастье – выжить до завтра:
Чтобы до крови, но не убит…
И в аду бывает холодно
И в аду бывает холодно,
и в раю бывает жарко.
Всё звонит по ком-то колокол
между Хэмом и Ремарком.
Вот и мы в стране потерянных,
но у нас опять фиеста -
три товарища размеренно
пьём за Эриха с Эрнестом.
Драй Мартини с Кальвадосами
не в чести у маргиналов.
Водка с вечными вопросами…
Только жалко – водки мало.
Апельсиновые мячики,
мы и Осень на скамейке…
В три пластмассовых стаканчика
наливаем по линейке.
Голоса басят негромкие,
время стынет на запястьях.
Листья жёлтою позёмкою
заметают наше счастье.
Для чего мы жили, силимся
разгадать промежду прочим,
позабыв Шекспира Вильяма –
пусть помянут, но не к ночи.
Без восторгов и патетики
на полотнах календарных
ставим нолики и крестики.
Эта живопись бездарна.
Чертит жизнь свои отметины –
будто паzzлы из морщинок.
В сердце каждого – картечины,
а в крови – любви токсины.
Как идёт нам неприкаянность,
седина почти мальчишек.
Всё случилось, но нечаянно,
словно в песне «Чижик-Пыжик».
«Летучий Голландец» forever
Гудит в снастях незрячий ветер.
Ни звёзд, ни солнца, ни луны.
На том ли ты, на этом свете?
Когда и света нет, увы…
Нет сожалений, ожиданий,
воспоминаний – ни-че-го.
Ты – сумасшедший странный странник.
Куда? Откуда? Для чего?
Тебе неведом порт приписки.
Обрывки якорных цепей
стучат в борта со звоном низким
и в пустоту кричат
– Ничей!