Романтический манифест
Шрифт:
На более низком уровне иррационализма злокачественное ощущение жизни конкретизируется в образах торжествующего зла, ненависти к бытию, мщения, обрушивающегося на лучших из живущих, крушения и гибели всех человеческих ценностей. Такое искусство позволяет соответствующим образом настроенному человеку на мгновение вообразить, что он прав — что зло в метафизическом смысле обладает силой.
Искусство — метафизическое зеркало человека; рационалист ищет в нем дружеского приветствия, тот же, кто мыслит иррационально, — оправдания, даже если ему нужно оправдание собственной испорченности как последняя судорога обманутого и погубленного самоуважения.
Между двумя этими крайностями лежит огромный спектр людей со смешанными установками и произведений искусства, отражающих не вполне определенное ощущение жизни таких людей, в котором присутствуют ненадежно уравновешенные или прямо противоречащие друг другу элементы разума и безумия. Поскольку искусство — продукт философии (а философии, созданной человечеством, свойственно трагическое смешение), в эту категорию попадает большинство произведений мирового искусства, включая некоторые величайшие образцы.
Философские взгляды художника, верные или ошибочные, сами по себе эстетики не касаются. Его мировоззрение может повлиять на удовольствие, которое получит от произведения зритель, но не на эстетические достоинства произведения как такового. Тем не менее в любом произведении искусс тва обязательно присутствует некоторое неявное ощущение жизни. При полном отсутствии каких бы то ни было метафизических ценностей душа остается без топлива, двигателя и голоса: тусклое, ко всему безразличное, пассивно-неопределенное ощущение жизни приводит к бесплодию на ниве искусства. Плохие произведения по преимуществу неоригинальны: это подражания и вторичные копии, а не продукт творческого самовыражения.
Ощущение жизни отображается прежде всего в двух различных, но взаимосвязанных элементах произведения — сюжете и стиле: в том, что и как представляет художник.
В сюжете произведения выражены воззрения на человеческое бытие, в стиле — на человеческое сознание. Сюжет, таким образом, раскрывает присущую художнику метафизику, стиль — психоэпистемологию.
Выбор сюжета показывает, какие аспекты бытия, с точки зрения художника, важны, то есть заслуживают воссоздания и созерцания. Один решит изобразить героев, другой — ничем не выдающихся среднестатистических персонажей, а третий нарисует картину мерзкого разврата. Герои могут побеждать, физически или духовно (Виктор Гюго) , бороться (Микеланджело) , терпеть поражение (Шекспир) . Среднестатистические персонажи могут обитать в роскошных особняках (Толстой ), респектабельных кварталах американских городков (Синклер Льюис ), добротных деревенских домах (Вермеер ) или грязных трущобах (Золя ). Чудовища могут подвергаться моральному осуждению со стороны художника (Достоевский) или вызывать у него страх (Гойя) , а кто-то постарается возбудить к ним симпатию и тем выведет свое произведение за пределы сферы ценностей, включая эстетические ценности.
В любом случае именно сюжет произведения (развивающий тему) отражает взгляд художника на место человека во вселенной.
Тема служит связующим звеном между сюжетом и стилем произведения. Стиль — это частный, уникальный или характерный для некоторой группы способ исполнения. Стиль художника порожден его психоэпистемологией и, как следствие, отражает его представление о человеческом сознании, о силе или бессилии разума, о надлежащем методе и уровне постижения действительности.
Как правило (хотя и не всегда), людям, чье нормальное внутреннее состояние адекватно действительности, свойственен лучезарно ясный, беспощадно точный стиль, и именно на такой стиль они откликаются. Для них характерны четко очерченные контуры, чистота, целесообразность, бескомпромиссное стремление к полному пониманию и определенности. Такой уровень постижения соответствует вселенной, где А есть А: здесь все открыто человеческому разуму и требует его постоянной работы.
Тот, кто блуждает в тумане собственных чувств и б'oльшую часть времени не вполне сфокусирован на действительности, склонен к мрачно-размытому «таинственному» стилю. Его привлекают расплывчатые очертания, сущности, перетекающие друг в друга, слова, которые ассоциируются со всем на свете и ничего не означают, цвета, плавающие отдельно от предметов, и предметы, лишенные веса. Это подходящий уровень постижения для вселенной, где A может оказаться чем угодно и ни в чем нельзя быть уверенным, — ведь к разуму здесь не предъявляется особых требований.
Стиль — самый сложный элемент искусства. Он больше всего сообщает о художнике и часто при этом способен совершенно сбить с толку психологов. Жестокие внутренние конфликты, от которых художники страдают так же, как все прочие люди (или, может быть, сильнее), в их произведениях разрастаются. Например, стиль Сальвадора Дали воплощает лучезарную ясность, свойственную рациональной психоэпистемологии, в то время как в большинстве его сюжетов (хотя и не во всех) отразилась иррациональная и вызывающе злобная метафизика. Сходный, хотя и не столь обидный конфликт наблюдается и в живописи Вермеера, где блестящая чистота стиля соединяется с унылой метафизикой натурализма. На другом конце диапазона стилей находится так называемая «живописная» [3] школа с ее намеренным размыванием контуров и зрительными искажениями, от Рембрандта и далее по наклонной плоскости к бунту против разума, выразившемся в таком явлении, как кубизм. Художники-кубисты целеустремленно разрушают человеческое сознание, изображая предметы такими, какими человек их не видит (в нескольких ракурсах одновременно).
3
Термин знаменитого швейцарского искусствоведа Генриха Вёльфлина. Вёльфлин противопоставлял «живописный» стиль, стремящийся передать движение и, соответственно, размывающий границы между изображаемыми предметами, «линейному», ставящему во главу угла совершенство формы и четко отделяющему предметы друг от друга. — Прим. пер.
Литературный стиль одного писателя соединяет разум и страстную эмоциональность (Виктор Гюго ), а у другого это хаос из лишенных почвы абстракций, эмоций, оторванных от реальности (Томас Вул ф ). Третий пишет сухо, лаконично, максимально конкретно и с налетом иронии, как дотошный и умный репортер (Синклер Льюис ), четвертый дисциплинирован, проницателен, точен и все-таки слегка недооценивает тирана (Джон О’Хара) , пятый выписывает детали с аккуратной поверхностностью и скрупулезностью совершенно аморального человека (Флобер ), а у шестого ясно видна манерная искусственность подражателя (несколько современных авторов, не заслуживающих упоминания).
Стиль передает то, что можно было бы назвать «психоэпистемологическим ощущением жизни», то есть уровень умственной работы, наиболее привычный для художника. Именно поэтому стиль столь важен в искусстве — и для самого художника, и для читателя или зрителя, причем его значимость ощущается как глубоко личная. Художнику стиль служит для выражения, а читателю или зрителю — для подтверждения его собственного самосознания, то есть силы, то есть самоуважения (или псевдосамоуважения).
Несколько слов предупреждения по поводу критериев эстетической оценки. Ощущение жизни — источник искусства, но ни в коем случае не единственный признак артиста или искусствоведа и не критерий для вынесения эстетических оценок. Эмоции — не инструменты познания. Эстетика — одна из ветвей философии, и для вынесения суждений по эстетическому вопросу философ не может руководствоваться своими чувствами или переживаниями, как не может этого делать в других ветвях своей науки. В необходимый набор профессионального снаряжения входит не одно только ощущение жизни. Искусствовед — как и всякий, кто пытается оценивать искусство, — должен руководствоваться еще чем-то, кроме эмоций.