Романтик Китоусов, академик Великий-Салазкин и таинственная Маргарита

Василий Аксенов

Романтик Китоусов, академик Великий-Салазкин и таинственная Маргарита

Мы знаем, что рассказом о строительстве научного городка теперь никого не удивишь, тем более, что в памяти свежи заметки, очерки, киносюжеты о Дубне, Обнинске, о новосибирском Академгородище. Мы и не собираемся никого удивлять, но уж так случилось, что наши герои явились в конце пятидесятых годов в сибирский город Пихты, чтобы построить там свою замечательную золотую свою Железку.

Стройка в Пихтах ничем не отличалась от других. Те же трудности, те же

восторги, тот же бетон, та же матюкаловка, паводки, водки, штурмовка, шамовка, тарифные сетки и дикий волейбол среди выкорчеванных пней... Прорабы, правда, удивлялись: что-то уж очень споро все идет, все как-то ловко, гладко, быстро - и бетон схватывается быстрее, и арматура вяжется чуть ли не сама собой, и механизмы не ломаются, а, напротив, обнаруживают в себе какие-то дополнительные мощности. Приезжающим очень нравилась Железочка, некоторые просто-таки влюблялись в нее с первого взгляда, как мужчины, так и женщины.

В начале прошлого десятилетия накатилась и на Пихты великая мода, которую в те времена, как всегда, первым углядел поэт и озадачил публику:

Что-то физики в почете,

что-то лирики в загоне.

Кто-то в драматургии нащупал тип современного интеллектуала: зубы, как у акулы, блестят крупнейшими остротами, плечи - сочленения тяжелейших мускулов, мраморная, в роденовском духе голова (фуга Баха и, конечно, e = mc2), ноги изогнуты в твисте (ничто молодежное нам не чуждо), ладони открыты морю и Аэрофлоту.

Между прочим, тип, подмеченный и вы-ве-ден-ный драматургом, был все-таки похож на оригинал, как похожа, например, скульптура "Девушка с веслом" на настоящую девушку без весла.

Да пусть играют, думал Великий-Салазкин, пройдет и эта кадильня. Старик почуял запах моды еще задолго до начала паломничества униженных Эйнштейном гуманитариев. Первыми птичками моды были, конечно, романтики.

Молодых романтиков, да причем не карикатурных, конечно, не из кафе "Романтика", не тех, у которых "сто дорог и попутный ветерок", а настоящих романтиков с задних скамеек институтских аудиторий, - вот таких ВеликийСалазкин изрядно опасался.

Однажды в прозрачный августовский вечер Великий-Салазкин прогуливался за околицей города, прыгал с кочки на кочку, собирал бруснику для варенья, размышлял о последней выходке старика Брома, который заявил журналу "Плейбой", что его многолетняя охота за частицей дабль-фью суть не что иное, как активное выражение мужского начала. Тогда и появился первый из племени романтиков, наитипичнейшей.

Он спрыгнул на развилке с леспромхозовского грузовика и пошел прямо в Пихты.

– Эй, добрый человек, далеко ли здесь Пихты?
– спросил приезжий.

– Да тут они, за бугром, куды ж им деваться.
– В.-С. (Великий-Салазкин) раскорякой перелез через кювет и пошел рядом.
– А нет ли у вас, молодой человек, сигареты с фильтром?

– Зачем тебе фильтр?
– удивился приезжий.

– Для очищения от яду, - схитрил В.-С., а на самом-то деле он хотел по сигарете определить, откуда явился "романтик".

–

Я, брат, солдатские курю, русский "лаки страйк", - усмехнулся приезжий и протянул лесовичку пачку "Примы" фабрики "Дукат".

– Из столицы, значит?
– спросил Великий-Салазкин, крутя в пальцах затхлую полухудую сигаретку, словно какую-нибудь заморскую диковинку.

– Из столицы, - усмехнулся приезжий.
– Точнее, с Полянки. А ты откуда?

– Мы тоже с полянки, - хихикнул В.-С. и даже как-то смутился, потому что этот хихик на лесной дороге да в ранних сумерках мог показаться и зловещим. Однако "романтик" был не из тех, что дрожат перед нечистой силой.

– Вижу, вижу, - сказал он.
– По ягодному делу маскируешься, а сам, небось, в контакте с Вельзевулом?

– Мы в контакте, - кивнул В.-С., - на столбах, энергослужба.

– Понятно, понятно, - еще раз усмехнулся "романтик", и видно стало, что бывалый.
– Электрик, значит, у адских сковородок?

– Подрабатываем, - уточнил Великий-Салазкин.
– Где проволочка, где брусничка, где лекарственные травы. На жизнь хватает. А вы, кажись, приехали длинный рубль катать?

– Эх, брат, где я только не катал этот твой рублик!
– отвлеченно сказал "романтик", и тень атлантической тучки прошла по его лицу.

– А ныне?

– А ныне я физик.

– У, - сказал Великий-Салазкин.
– Эти гребут!

– Плевать я хотел на денежные знаки!
– вдруг с некоторым ожесточением сказал приезжий.

"Во-во, - подумал В.-С.
– Приехал с плеванием."

– А чего ж вы тогда к нам в пустыню?
– спросил он.

– Кореш!
– с горьким смехом улыбнулся неулыбчивый субъект.
– Эх, кореш лесной, эх ты... если бы ты и вправду был чертом...

– Карточку имеете?
– поинтересовался В.-С.

– Что? Что?
– приезжий даже остановился.

– Карточку любимой, которая непониманием толкнула к удалению, прошепелявил Великий-Салазкин, а про себя еще добавил: - "И к плаванию."

– Да ты, и правда, агент Мефистофеля!

Молодой человек остановился на гребне бугра и вынул из заднего кармана полукожаных штанов литовский бумажник и выщелкнул из него карточку, словно козырного туза.

Великий-Салазкин даже бороденку вытянул, чтобы разглядеть прекрасное лицо, но пришелец небрежно вертел карточку, потому что взгляд его уже упал на Железку.

– Так вот она какая... Железочка...
– с неожиданной для "романтика" нежностью проговорил он.

– Что, глядится?
– осторожно спросил В.-С.

– Не то слово, друг... не то слово...
– прошептал приезжий и вдруг резко швырнул карточку в струю налетевшего ветра, а сам, не оглядываясь, побежал вниз.

Академик, конечно, припустил за карточкой, долго гнал ее, отчаянно метался в багряных сумерках, пока не настиг и не повалился с добычей на мягкий дерн, на любимую бруснику.