Романтики с Хай Вея
Шрифт:
– Вы говорите – «Волга»? – удивился следователь. – Неужто своя?
– Да нет, служебная, – ответил Анатолий Алексеевич. – На свою он так и не накопил. Не досуг ему было, хотя мы и просили. Ни дачу, ни машину так и не сделал. Хотя зарплата у него была о-го-го. По крайней мере нам он исправно помогал. До сих пор помню. И заказы по праздникам, и икорка, и колбаска, и всякие другие дела.
– А вы к отцу как относились? – ни с того ни сего, как показалось Саше, спросил следователь.
– Хорошо, как же ещё? – удивился Анатолий Алексеевич. – Только уж больно он был скрытный. Так мы и не узнали,
– А вы сами что думаете? – спросил Саша.
– А чего думать? По специальности он работал, хирургом. Вот только где, с кем – одному Богу ведомо. Хорошо, что всё хорошо с ним кончилось.
– В смысле – «хорошо»? – не понял Саша. – Вы же сказали, что он умер.
– Я говорю о том, что он не попал ни в какую заваруху, что всё-таки как-то по-человечески с ним всё кончилось. Он же очень сильно переживал из-за чего-то. Это его, видно, и добило. Мы так решили.
– А вы не могли бы поподробнее рассказать, в чём это выражалось? – спросил Игорь Юрьевич.
– Да как сказать… – Анатолий Алексеевич задумался. – Понимаете, по человеку видно, что ему что-то покоя не даёт. Нервный, дёрганый, да ещё и неизвестность эта. Он, наверно, очень хотел высказаться, да не мог. Мы же его редко видели, а при встречах, по-моему, его так и подмывало… мол, спроси меня, сынок, спроси. Может, и отвечу.
– А вы? – Саша подобрался, пристально посмотрел на Анатолия Алексеевича.
– А я так и не спросил. И не жалею. Там какие-то нехорошие дела были, зачем эту пакость в семью тащить? Это, кстати, его слова были. А раз он так считал, значит не зря. Мучился он от того, что не имеет права поделиться. То, что Васька эти его бумажки нашел – плохо. Лучше бы не находил он их вовсе. Смутные тогда времена были, если вы понимаете, о чём я. Тяжелые. В плане того, что постоянно одни несчастья на страну да на людей валились. Чернобыль тот же взять. Или землетрясения эти… как их… Спитак и… чёрт, забыл, память уже неважная стала.
– Простите, Анатолий Алексеевич, вы не помните, что он говорил про свою работу тогда, когда… ну, перед тем, как он умер? – осторожно спросил Саша.
– Что говорил?… Да, одна фраза запала, было дело. Он сказал, буквально за неделю до смерти, что теперь-то уж точно всё. Все умерли, больше делать нечего. Пора, мол, и мне на покой. Мы ему – прекрати, перестань, что ты несешь? А он – я знаю, что говорю, своими глазами видел. Мы – что видел? А он грустно так посмотрел на нас и отвечает – видел, как люди своими руками своё спасение губят. И всё. Больше ничего.
– Скажите, а ваш отец горным туризмом не увлекался? – спросил следователь. – Не помните?
– А чего тут помнить? – удивился Анатолий Алексеевич. – Никогда в жизни не увлекался. Он, по-моему, и горы-то только по телевизоры или в кино видел. А что?
– Да нет, ничего. Значит, не ходил… Тогда при чем же тут этот чертов список? – ни к кому не обращаясь спросил Игорь Юрьевич.
Саша и Игорь Юрьевич сидели у Саши дома и снова рисовали на листе бумаги схему, подобную той, что наспех набросали днём. За окном тихо вставал необъятный летний вечер, деревья, с неразличимой в темноте листвой, молчали, словно прислушиваясь к шагам поздних прохожих. Город затихал, уставший от света и жары.
– Интересно, о чём думали люди в то время по вечерам? – спросил Саша.
– О том, где добыть кусок колбасы, – не поднимая головы от схемы, ответил Игорь Юрьевич. – Или пачку масла.
– Намёк понял, иду готовить ужин, – Саша поднялся, потянулся. – Кроме яичницы ничего предложить не могу.
– Сразу видно, что Марьяна на даче, – вздохнул Игорь Юрьевич.
– У Стаса Женька в Москве, вместе с ним. И он говорит, что иногда ему очень хочется, чтобы она была на даче, – заметил Саша. – Так что… Кстати, Стас тут позвонил и попросил нас приехать. Женька что-то странное рисует, он хочет нам показать.
– Ладно, это мы на досуге. Саш, глянь, что получилось. Одна перемычка – в самом начале цепочки. И ещё одна – позже, почти под конец. Я думал, что его что-то заставило вспомнить про этих людей после прошедших после их смерти девятнадцати лет. И понял, что.
– И что же?
– Вот эта фамилия. Айзенштат. Видишь, тут есть пара указателей, которые мы в спешке упустили. Смотри, возле фамилии Айзенштат стоит вопросительный знак. Так?
– Так.
– Значит, он не умер, этот Айзенштат. И появился в поле зрения Воронцова где-то в середине восьмидесятых. А теперь посмотрим, как появился. Вспомни записку. Там была такая фраза: спроси своего мужа, как это делается, он очень хорошо умеет бегать, хотя тебе об этом, понятное дело, не рассказал. Его право. Понял?
– Что понял?
– Да этот Айзенштат – муж той самой Вали, которой адресована записка! Вот почему тут появляется список. Человек его составил просто для себя, для памяти, ещё не знаю для чего.
– Игорь Юрьевич, а как быть с тем бредом, из которого эта записка в основном состоит? – спросил Саша. – Посмеялись, пальцами у виска покрутили. И дальше что? Что это за люди такие странные? Которые не люди?…
– Это мы пока оставим. Мало ли что это могло быть? Страна у нас большая, всё возможно. Сам понимаешь, то, что к делу не относится, мы пока что откладываем в сторону. Но на время. Мы до этого ещё дойдём, если понадобится.
– А пока не нужно? – Саша с удивлением посмотрел на следователя. – Мне кажется, все эти описания – самое интересное в этой записке.
– Это тебе только кажется. Нет, самое интересное другое. Самое интересное то, что он явно предчувствует что-то, поэтому обращается к этой Вале даже не с просьбой, а почти что с приказом – беги. Это настораживает.
– «Если умрёт Пятый – беги», – прочёл Саша. – Порода обладателей… чёрт, я совсем запутался.
– Ничего, распутаем, – пообещал следователь. – Иди, жарь яичницу, есть охота.
– Вам как? С колбасой, с хлебом, с луком, с помидорами? – спросил Саша.
– Со всем. Из трёх яиц. И поскорее, а не то я съем листок со схемой. Он от меня ближе всего находится. И вот ещё что, Саша, – Игорь Юрьевич встал из-за стола, покрутил головой, разогревая занемевшие от неподвижности мышцы. – По-моему, Анатолий Алексеевич говорил нам про людей из этой записки. Тебе так не кажется?
– Может быть, – согласился Саша. – Только тогда совсем ничего не понимаю. Люди… странные люди… глаза, какие-то братья… чушь.