Романы Круглого Стола. Бретонский цикл
Шрифт:
– Не продолжай, – вскричал он, – вижу я, что должен удалиться; но не в силах этого сделать, ибо сотворен тобою знак креста на устах сего человека.
– Поищи другой выход, – ответствовал я. И бес выскользнул через нижние ворота с премерзкими завываниями, от коих, должно быть, пали все деревья лесные там, где пролег его путь [172] . Я же взял на руки одержимого, и положил пред алтарем, и бодрствовал над ним всю ночь, а наутро стал расспрашивать, чего бы ему хотелось отведать.
172
Этот откровенный пантагрюэлизм вряд ли имеет отношение к первоначальному тексту.
– Того, что вкушаю обычно.
– Что ж это?
– Травы, коренья, плоды дичков. Тридцать три года я отшельничаю, и вот уж девять лет ничего иного не едал.
Я оставил его, дабы отчитать часы и отслужить мессу; когда же возвратился, он спал; и я сел подле него и уступил власти сна. И чудилось мне, будто во время сего сна явился некий старец и, подошедши, наполнил нутро мое яблоками и грушами. А пробудившись, узрел я наяву пред собою того старца, и вручил он мне те самые плоды, и объявил, что Господь Всевышний будет ниспосылать мне такие дары, покуда длится жизнь моя. Я разбудил доброго мужа и поднес ему один из плодов, и он съел их с большою охотою – видно, давно ничего не ел. Я провел с ним неделю, и одно лишь добро усмотрел во всем, что он говорил или делал. А на прощание он поведал, что дьявол овладел им
173
«Критика Божьего промысла» тоже, видимо, привнесена светским редактором текста, поскольку по идее несовместима с умонастроением клирика, тяготеющего к схизме, но не к богохульству.
Я возвратился в свою обитель со вновь обретенною книгою. И поместил ее в тот же ковчег, где она покоилась ранее; отслужив вечерню и приняв вечернее причастие [174] , вкусил плодов, доставленных мне по велению Господа, и отошел ко сну. Во сне же явился мне Всевышний и молвил:
– В первый будний день недели, что начинается завтра, садись переписывать книгу, доверенную тебе, и закончи работу до Вознесения [175] . Ибо она должна быть явлена миру в тот самый день, когда Я вознесся на небо. В ларце за алтарем обнаружишь ты все, потребное переписчику.
174
В оригинале «messe de Vepres et Complies»; «complies» – особое причащение, совершаемое на ночь с тем, чтобы во время сна быть под опекой Господа.
175
В 717 г. Вознесение отмечалось 13 мая. Таким образом, переписывание текста должно было длиться ровно месяц, что, видимо, несло определенную смысловую нагрузку.
Поутру подошел я к ларцу – и находилось там все, потребное переписчику: чернила, перо, пергамент и нож [176] . Помолясь, взялся я за книгу, и в понедельник второй недели по Пасхе [177] принялся переписывать, начиная с распятия на кресте Господа нашего, все то, что вы прочитаете далее.
Книга вторая
Святой Грааль
Перевод Т. К. Горышиной
176
Нож – необходимый инструмент средневекового переписчика: им соскабливали с пергамента ошибки и кляксы, затачивали перья.
177
То есть, по миновании Светлой седмицы, в понедельник 12 апреля 717 г.
При расчете хронологии событий мы исходили из достоверности указанной в тексте датировки: 717-й год. В этом случае все действие, укладывающееся в промежуток от Страстного Четверга до понедельника второй недели по Пасхе, происходит, в календарных датах, с 1 по 12 апреля 717 г. и, с учетом данных повествования, выглядит хронологически следующим образом. Вечер 1 апреля (Страстной Четверг): явление Всевышнего и вручение книги Грааль; ночь на 2 апреля (Страстную Пятницу) – чтение книги; 2 апреля – ангельское пение, дневная служба, затем вознесение души рассказчика на третье небо и в рай, после чего ко времени следующей службы (по всей вероятности, вечерни) книга исчезает. Утром 3 апреля (Страстная Суббота) начинается поиск книги; происходит встреча со зверем и путешествие до скита, куда рассказчик попадает к вечеру; ночь на Пасхальное Воскресенье он проводит в ските; 4 апреля, в Пасху, покидает скит; утреня у монашек; вечером находит свиток, расстается со зверем, достигает часовни одержимого и изгоняет беса при помощи обретенной там книги; ночь на Светлый Понедельник (5 апреля) бодрствует над одержимым, днем отсыпается, затем получает от Всевышнего плоды; проведя у одержимого в общей сложности неделю, возвращается домой не позднее Светлого Воскресенья (11 апреля) и утром 12 апреля садится переписывать «Святой Грааль», на что отводится время до Вознесения (13 мая).
Легко заметить, что при сугубо реалистичном подходе возникает хронологическая неувязка: общее время путешествия по датам занимает не более 9 дней (3-11 апреля), тогда как суммирование времени пути туда и обратно с неделей, проведенной у одержимого, дает на 2 дня больше. Однако мы не склонны объяснять эту неувязку легкомысленным отношением средневекового автора к отсчету времени. Конечно, как справедливо отметил П. Парис: «нет ничего абсурднее, чем сделать духовное лицо VIII в. современником персонажей, часть которых принадлежала к I, а другая – к V в. Но во времена Филиппа-Августа… прошедшие века представлялись единой обширной эпохой, в которой соседствовали все исторические знаменитости.» Однако отношение к подсчету дней в своем времени было принципиально иным, чем к «преданьям старины глубокой»: малейшая небрежность могла обернуться календарной ошибкой при отправлении религиозных обрядов, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вспомним хотя бы широко известный случай с экспедицией Магеллана, «потерявшей» день при пересечении линии перемены дат: в результате вернувшиеся в Испанию моряки едва смогли избежать отлучения от церкви.
Объяснение, на наш взгляд, заключается в том, что герой повествования просто… не тратил двух дней на возвращение домой! Неспроста это время в тексте не описывается; не используется даже вмешательство высших сил. В психологическом времени мира сказки (по законам которой существует и публикуемый текст) время действия, не дающего дополнительного динамического импульса сюжету, реально отсутствует даже для самого рассказчика, а значит, просто не может учитываться.
I. Иосиф и его сын прибывают в Саррас. – Посвящение сына Иосифа в сан. – Первое таинство причастия
Мы не будем останавливаться на начале истории о Святом Граале: оно почти такое же, как и в поэме Робера де Борона. Первое, что привносит романист, – то, что Иосиф был женат; его жену звали Энигея [178] , и у него был сын, имя которого отличалось от его собственного буквой е на конце [179] .
По ходу всего повествования Иосиф-сын будет преобладать над Иосифом-отцом; он станет объектом всех божественных благодеяний и главнейшим прелатом новой религии. Он был крещен святым Филиппом, епископом Иерусалимским, и ему, по всей очевидности, было более сорока лет, когда Веспасиан освободил его отца из темницы. На этом оставим поэму Робера де Борона.
178
А не сестру, как в поэме. Другой вариант – Элиаб. (Прим. П. Париса).
179
Т. е., не Joseph, а Josephe. При чтении концевая буква е не произносится, и при переводе на русский язык оба имени звучат одинаково. В переводе последний будет обозначен как Иосиф-сын или младший Иосиф в тех случаях, когда это не следует из контекста. Иосиф-сын, возможно, потребовался «собирателям» по вполне тривиальной причине: времена ветхозаветных долгожителей миновали, и активность очень престарелого Иосифа могла казаться неестественной, как и передача его полномочий кому-то постороннему. Появление же сына-тезки придает ситуации достаточное правдоподобие. Такие реалистичные детали скрашивали ощущение фантасмагоричности всей истории. (Прим. перев.).
Последуем же за обоими Иосифами и их сородичами, вновь обращенными христианами, по пути, ведущему в Саррас, столицу одноименного королевства, сопредельного с Египтом [180] . От города этого, коему довелось, должно быть, одним из первых принять нечестивую веру Магомета, пошло прозвание тех, кто и поныне верит в оного лжепророка.
Они не взяли с собою ни сокровищ, ни снеди, лишь священную чашу, врученную Иосифу Аримафейскому самим Иисусом Христом: Иосиф же, имев при себе сию драгоценную реликвию, словно бы не ведал ни голода, ни жажды; сорок лет пленения минули для него мигом единым [181] . Перед прибытием в Саррас он слышал глас Сына Божьего, который повелел ему, как некогда Бог-Отец Моисею, соорудить ковчег [182] , дабы заключить в него чашу. И впредь христианам, ведомым им, надлежало возносить молитвы перед ковчегом. Иосиф и его сын единственные вправе были открывать его, вникать взором в чашу, брать оную в руки. Двоим мужам, избранным среди всех, назначено было нести ковчег на плечах всякий раз, когда караван был в пути.
180
Саррас, земля сарацинов, не имеет точной географической привязки. Томас Мэлори в «Смерти Артура» помещает ее рядом с Вавилоном. По мнению В. Эрлихмана (см. его подробнейшее исследование «Король Артур»), она может быть обобщенным символом языческой страны, в том числе и дохристианской Британии. (Прим. перев.).
181
Отсылка к эпизоду из «Иосифа Аримафейского», когда Иисус Христос с помощью чаши Грааля спасает от смерти заточенного в темницу Иосифа. (Прим. перев.).
182
См. Исход, 25:10–16. (Прим. перев.).
Придя в Саррас, Иосиф узнал, что король этой страны, Эвалак Незнаемый, враждует с королем [183] Египетским Толомеем [184] и накануне был побежден в большом сражении. Наделенный даром красноречия, Иосиф предстал перед ним, увещевая, что, если тот желает одолеть Египтян, то должен отречься от своих кумиров и признать Бога, единого в трех лицах.
Его речь представляет превосходное краткое изложение догматов христианской веры; ничто в ней как будто не забыто, и это именно та доктрина, что изложена в наших катехизисах.
183
Здесь мы следуем прямолинейной логике оригинала, населяющего восточные земли королями, герцогами, баронами и рыцарями по образцу Западной Европы. По русской традиции, идущей из переводов Библии, правителей этих земель скорее надо бы называть царями. (Прим. перев.).
184
Толомеус, или Толомей, – переделанное на французский лад имя Птолемей; поскольку начальные слоги пто, ста, спа, стра претят старинному французскому языку, в таких случаях или опускали первую согласную, или добавляли перед ней гласную e, что делало произношение терпимым. (Прим. П. Париса).
В ту же ночь Эвалаку было видение, через которое он постиг Бога Триединого и Его вторую ипостась, облеченную смертною плотью и зачатую во чреве непорочной Девы. Иосифу в то же время явился Святой Дух и возвестил ему, что сын его Иосиф избран, дабы хранить святую чашу [185] ; что он будет рукоположен в пастыри Иисусом Христом; что в его власти будет возложить священный сан на тех, кого он сочтет достойными, равно как и они в свой черед передадут его в те страны, кои предназначит им Господь [186] .
185
Один из примеров несоответствия между разными романами: в «Иосифе Аримафейском» Иосиф отдает чашу Алену, который становится ее единственным хранителем. (Прим. перев.).
186
«Те, кто облечены будут священством, отныне и впредь получат его от Иосифа по всем землям, куда я приведу тебя и твое потомство». Вот тот пункт, в котором бретонская Церковь отделилась от Церкви католической. Она не хотела, чтобы ее прелаты получали посвящение от Папы Римского, и признавала это право за архиепископом Йоркским, избранным бретонским народом и духовенством. Но, поскольку эти раскольнические притязания не становились заразительны и не мешали понтифику, по крайней мере, с конца десятого века, руководить выбором или санкционировать избрание уэльских и бретонских прелатов, Римский двор, всегда мудрый и осмотрительный, не восставал против романического изложения истории бретонской Церкви. Вооруженный неоспоримым авторитетом Евангелия: Tu es Petrus, et super hanc petram [Ты – Петр, и на сем камне (лат.; Матф., 16.18)], и т. д., – он давал слово романистам и не доискивался латинской книги, к которой они обращались, не обнародуя текст оригинала. (Прим. П. Париса).
Святой Дух рек Иосифу-отцу:
– Когда грядущая заря осветит ковчег, когда твои шестьдесят пять сотоварищей преклонят перед ним колена, Я возьму твоего сына, Я возложу на него священство, Я отдам под его попечение Мою плоть и кровь.
И назавтра тот же божественный голос воззвал к собравшимся христианам:
– Внемлите, новые дети Мои! Древние пророки владели даром Моего Святого Духа; вы его обретете в той же мере, и более того, ибо каждый день в своем кругу вы будете причащаться к Моей плоти, той, которою Я был облечен на земле. Одно лишь несходно, что вы не узрите Меня в этом облике. О слуга Мой Иосиф! Я счел тебя достойным стать хранителем плоти и крови твоего Спасителя. Я избрал тебя как чистейшего из смертных, более всех чуждого грехам, свободного от вожделения, гордыни и лжи: сердце твое целомудренно, тело твое девственно; прими же самый возвышенный дар, коего только может пожелать смертный. Ты единственный получишь его из Моих рук, и все, кто будут обладать им впредь, да примут его из твоих. Отвори ковчег и мужайся, взирая на то, что откроется тебе.
Тогда Иосиф-сын открыл ковчег, трепеща всеми своими членами.
Он увидел внутри человека в ризах, что алели ярче рдеющего пламени. И таковы же были его ноги, руки и лицо.
Его окружали пять ангелов, так же одетых, и у каждого было по шесть пламенеющих крыл. Один держал большой кровоточащий крест; другой – три гвоздя, с которых, чудилось, капала кровь; третий – копье, коего наконечник тоже покраснел от крови; четвертый протягивал к лицу того мужа окровавленный пояс; в руке пятого был скрученный хлыст, опять же смоченный кровью. На развернутом полотнище, что держали пять ангелов, были письмена, гласившие: Сие есть оружие, коим Высший Судия победил смерть; а на лбу оного мужа белым – другая надпись: В сем обличье Я приду судить все сущее в день Страшного суда.