Романы Романовых
Шрифт:
Идем дальше: «Теперь эта важная должность не занята в продолжение двух лет. До того ее исполняли жрецы, не имевшие большого значения (для Елизаветы): Возжинский (Войчинский), Лялин, Скворцов и др». (От себя добавим – а потом и Петр Шувалов, Роман и Михаил Воронцовы, Сиверс и Мусин-Пушкин.) То есть после Алешки Шубина у нее были еще любовники, которым она значения не придавала – просто с ними «спала», так, для души, для здоровья.
«Наконец нашелся достойный в лице Аполлона с громовым голосом, уроженец Украины, и должность засияла с новым блеском. Не щадя сил, он слишком усердствовал, и с ним стали делаться обмороки, что побудило однажды его покровительницу отправиться в полном дезабилье (то есть полураздетой) к Гиппократу, посвященному в тайны, чтобы просить его оказать помощь больному».
Помните, как принцу Антону тоже в «этом деле» помощь потребовалась? Но тогда Антона добрым советом спас его адъютант Кейзерлинг, а вот Елизавета была вынуждена обратиться к доктору. Представляете сцену – любовник теряет сознание во время полового акта, а его пассия мчится полураздетая к эскулапу? Но кто же этот загадочный «Гиппократ», которого Марденфельд сначала не называет по имени? А это тот самый француз Жано Лесток, личный врач Елизаветы и «особа, приближенная к императору». Позже так и будет, только не «к императору», а к императрице Елизавете.
Дальше нас ждет самое интересное: «Застав лекаря в постели, она уселась на край ее и упрашивала его встать. А он, напротив, стал приглашать ее позабавиться. В своем нетерпении помочь другу сердечному она отвечала с сердцем: “Сам знаешь, что не про тебя печь топится!” – “Ну, – ответил он грубо, – разве не лучше заняться этим со мной, чем со столькими из подонков?” Но разговор этим ограничился, и Лесток повиновался».
Представляете? Наследница российского престола, дочь Петра I полуголая мчится к личному врачу за помощью своему любовнику, а наглый французишка предлагает ей поразвлечься с ним, а всех «галантов» Елизаветы обзывает подонками? Это, в первую очередь, характеризует саму Елизавету, позволившую хаму такие выходки. В итоге: «она не ответила на его притязания, хотя легкость нрава цесаревны подавала лейб-медику основательные к тому надежды. И все же любовь к Разумовскому и желание помочь ему как можно быстрее оказались сильнее плотской чувственности, постоянно обуревающей Елизавету». Вот так – в принципе, могла и с Лестоком переспать, но любовь к Разумовскому оказалась сильнее.
Елизавета действительно заботилась об Алексее Разумовском: выходя в сильный мороз из театра, она заботливо запахивала ему шубу, а на официальных обедах Алексей сидел рядом с цесаревной. Официально он управлял имениями Елизаветы.
Интересно, что в дворцовом перевороте 1741 года Алексей Разумовский никакого участия не принимал. Тогда за спиной Елизаветы, да и до него, никто не стоял. Были, конечно, французы – тот же Шетарди с Лестоком, которые подстрекали ее, пугая, что, мол, Анна Леопольдовна хочет постричь ее в монахини, ссужали деньгами и так далее. Подбивали Елизавету на совершение государственного переворота и ее любовники – тот же Разумовский, Шувалов, Воронцов, но сами за ней не пошли. Испугались, должно быть.
В результате переворот Елизавета совершила в полном одиночестве; за ней не было ни могущественного клана Орловых, ни Потемкина, как при Екатерине II, – никого! У Екатерины I хоть был Меншиков, устремления Анны Ивановны поддерживал верный Бирон, а Елизавету – никто! Обычно государственные перевороты устраивают целые команды профессиональных интриганов. Переворот долго готовят, склоняют на свою строну или подкупают нужных людей, привлекают войска… А переворот Елизаветы был самым плохо подготовленным и неорганизованным переворотом в России, тем не менее он увенчался успехом!
Многочисленные любовники Елизаветы в самый решительный момент как в воду канули. Бравый вояка Алешка Шубин, конечно, помог бы ей, но он находился в ссылке, а больше ей ни на кого рассчитывать не приходилось. Алексей Разумовский, этот трус и ничтожество, так тот вообще остался на охране дворца. И это в тот момент, когда, возможно, шла речь о жизни Елизаветы! Если бы затея не удалась, то за это ей полагалась плаха или же вечная ссылка в Сибирь с вырезанием языка, вырыванием ноздрей, битьем кнутом и прочим. Разумовскому нужно было находиться рядом с любящей его женщиной, охранять ее со шпагой в руках, в прямом смысле прикрывать ей спину, а он остался сторожить «барахло»! И если кто меня спросит – любил ли Разумовский Елизавету, я отвечу – нет. Настоящие мужчины так себя не ведут. Полагаю, что Алексей Разумовский был обыкновенным альфонсом – позволял любить себя, вкусно ел, сладко пил, носил одежды и драгоценности, которыми одаривала его любовница, жил во дворце. Когда он приехал в Петербург, у него не было ни гроша, да и своей службой России он ничего заработал, так как вообще не служил. Паразит, одним словом.
И любила же Елизавета этого паразита! За что, спрашивается? Только за то, что был красив лицом? Или за то, что был хорош в постели? Разгадать эту загадку невозможно, так что не будем и пытаться – все равно ничего не получится. Отметим только одно – все прочие любовники Елизаветы были на манер Разумовского – красивые, холеные, но ни что больше не годные в смысле государственных дел. Такие уж прихоти были у матушки Елизаветы… Поэтому ей ничего не оставалось, как лично вести «на дело» гвардейцев, проявив при этом немалое мужество. Елизавета действительно оказалась достойной своего отца Петра Великого. Никакой женской эмансипации в ту пору и в помине не было, а Елизавета проявила истинно мужские качества. Смелая была женщина, что и говорить!
Кроме того, она, видимо, была действительно хорошим человеком – добрым, веселым и приятным в общении. Говорят, природа отдыхает на детях, зато лучшие черты дедов передаются внукам. В данном случае лучшие черты царя Алексея Романова передались его внучке Елизавете. Ее знаменитый дед мог крестить детей у своих стольников, запросто разговаривать с неродовитыми людьми и в хорошем смысле был прост. Так же и Елизавета с удовольствием ходила к гвардейцам на именины, пила с ними водку, закусывая пирожками с морковью, весело отплясывала на свадьбах и крестинах. И гвардейцы отвечали ей тем же – любовью и уважением; никто из них не сомневался, кого нужно сажать на престол – только дочь Петра! Императрица Анна Ивановна проглядела тот момент, когда из легкомысленной и взбалмошной девушки Елизавета превратилась в расчетливую и умную женщину, овладевшую искусством придворной интриги. Императрица думала так – пусть она пляшет в домах солдат, крестит их детей, это и к лучшему: пусть петровское отродье путается с худородными людьми и в политику не лезет. А Елизавета таким способом привлекала к себе гвардию, и она не подвела ее!
Слухи о заговоре Елизаветы дошли до ушей правительницы Анны Леопольдовны, и она, вместо того чтобы решительно пресечь намечавшийся переворот, просто сделала внушение принцессе. Но кое-какие меры все же предприняла – приказала удалить гвардию из Петербурга якобы для отражения шведской агрессии (которой и в помине не было). Тогда, это было 25 ноября 1741 года, гвардейцы пришли во дворец Елизаветы и заявили, что их, мол, высылают из города и медлить больше нельзя. Елизавета попросила дать ей время помолиться, и во время молитвы клятвенно пообещала, что если заговор удастся, то она никого смертной казнью казнить не будет. (Как известно, она свое слово сдержала – за все ее 20-летнее правление смертью не был казнен ни один преступник! Другое дело, что заточение в Шлиссельбургскую крепость, а также битье кнутом, вырывание ноздрей, отсечение рук и прочие ужасы никто не отменял, но это уже отдельный разговор – главное, преступников при Елизавете прилюдно не казнили.)
После молитвы она привела к присяге пришедших к ней солдат и затем отправилась в казармы Преображенского полка. Там она обратилась к гвардейцам с краткой речью: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною!» Елизавета и с них взяла клятву умереть за нее, и в знак решимости надела на себя кирасу. 308 гвардейцев молча выступили к Зимнему дворцу (перед тем они искололи барабаны штыками, чтобы никто не поднял тревоги). Елизавета от волнения не могла идти, и гвардейцы на руках внесли ее во дворец. Стража дворца примкнула к заговорщикам. Опять резали тугую кожу барабанов, чтобы уже во дворце никто не смог предупредить правительницу. А дальше произошла сцена, описанная нами в очерке об Анне Леопольдовне, – Елизавета подошла к спящей, положила ей руку на лоб и произнесла: «Пора вставать, сестрица!»