Романы в стенограмме (сборник)
Шрифт:
Корни не принял в расчет существование богини камня — гравитации, и ему приходится вновь слезать с трактора.
— Спокойствие, прежде всего спокойствие, — говорит он невидимому собеседнику и через поле по лущеной и нелущеной стерне идет в лес. Он до того вспотел, что комары облепляют его еще на опушке. Они нападают на него и в неуемной жажде крови вонзают свои хоботки в насквозь пропотевший ремень с золочеными обойными гвоздиками.
Корни набирает целую охапку толстенных веток и лесенкой складывает их под левое заднее колесо трактора. Затем он еще три раза сходил в лес, и у каждого колеса появилась своя лесенка.
Валун лежит
И вот уже жуки взбираются на валун, спеша сообщить ему, что он вытащен на свет божий и лежит у них поперек дороги.
Корни все еще не помышляет, во сколько трудодней обойдется ему валун, не думает он и о том, что в этот вечер не успеет прочитать ни строчки. Мысли его впервые за весь день текут по одному определенному руслу. Он не думает ни о чем, кроме валуна и тех усилий, которые должен приложить, чтобы одолеть его. Корни вместе с клейкой слюной выплевывает все сомнения и — удивительное дело — совсем не чувствует жажды. И снова он садится за руль. Под колесами трещат ветки. Трактор по лесенкам выбирается из рыхлого песка на более твердую почву. Ха-ха! Валун двигается как миленький! Корни набирает скорость, чтобы сорвать замыслы коварной богини — гравитации. На губах его снова играет снисходительная усмешка.
Он описывает большую дугу и направляет трактор к обочине дороги. Борец на ковре прижимает противника то так, то эдак, чтобы на деле доказать ему свое превосходство. Корни насвистывает мелодию несуществующей песенки. Два жаворонка дерутся высоко над трактором, снижаются в яростной схватке и, расцепившись, снова взмывают в поднебесье. Бортовая пушка самолета поливает огнем аэростат — его тащит за собою другой самолет. Желтыми бархатистыми цветочками одуванчик борется за продление своего рода.
Валун лежит в придорожной канаве, а рядом несут почетный караул два голых вишневых деревца. Корни скатывает трос и обходит вокруг валуна.
— Памятник! — бормочет он про себя, теперь ему уже не нужен собеседник.
Он возвращается на поле боя, забрасывает землею окоп, и все же на поле остается впадина, зловещая впадина. Валун оставил ее в отместку. Осенью во впадине скопится дождевая вода, и все посаженное тут вымерзнет.
Корни решает завтра привезти сюда побольше матери-земли и засыпать впадину. Скомканной рубашкой вытирает он уже высыхающий пот на груди и на спине, потом надевает рубашку и снова принимается за работу, а мысли его уже опять вьются над ковбойской шляпой: только ты один и мог такое выкинуть! В газете же он читал, что говорить о себе одном нежелательно, во всяком случае в литературе. А почему, собственно? Он думает о рычаге, о наклонной плоскости, о быке, слоне и лошади, с помощью которых человек, с тех пор как он существует, пытается приумножить свои силы. А в наше время он приумножает их с помощью машин, и конца этому не видно.
Теперь Корни уже снова думает о деде, о том, какую бы мину он состроил, скажи ему внук: твое «чертово огнище», дед, валяется в придорожной канаве.
Солнце заходит. Жаворонки спустились на землю. Только самолеты, урча, проносятся в воздухе, красными и зелеными огоньками подмигивая полю, где в борозды ложится свет тракторных фар. Книга в комнатушке тракториста ощущает вложенную в нее закладку — клочок оберточной бумаги — как некое инородное тело.
Отныне машины частенько останавливаются на обочине возле валуна Вернера Корни, а девушки
«Редкостная находка. В наших широтах обнаружен валун эпохи второго ледникового периода», — сообщают краеведы в районной газете, и это сообщение перепечатывает центральная газета под рубрикой «Новости со всего света».
Но для нас с вами значение имеет лишь заголовок «Редкостная находка».
Из книги «3/4 ИЗ СТА МАЛЕНЬКИХ ИСТОРИЙ»
Перевод Н. Ман и Е. Вильмонт
Пони моей мечты
В окружном городе меня взволновали афиши: на них были изображены фыркающие львы, тигры с поднятой лапой и пегие лошади. Заезжий цирк расположился у городских ворот.
До нашей деревни было пятнадцать километров, и ждать вечернего представления мы с дедом не могли, но решили во что бы то ни стало увидеть лошадей.
Мы поехали к цирку, распрягли нашего старого конягу, привязали его к липе и отправились в зверинец.
У самого входа стоял верблюд. Горбы — это бочки с припасами, пояснил дед. На них натянута пышная шкура, чтобы вода в пустыне не расплескалась. О трех длинношерстых козах дед сказал, что они родом из стран с вечной зимой. Дело в том, что его знание чужеземного животного мира было почерпнуто из Зораусского сельского календаря, который хранился у него в столе.
Цирковые афиши обещали, что козы исполнят танец на проволоке, а свинья будет стрелять из пугача. Пятнистая свинья пришлась деду не по вкусу. «Пятнистое сало — радости мало».
Подольше мы задержались возле хвостатой обезьяны. Она смотрелась в маленькое зеркальце и кисточкой водила по щекам.
— Умная тварь, — сказал дед, — бриться собралась.
Но тут обезьяна схватила кисточку зубами, щетина разлетелась в разные стороны. Дед был разочарован.
Мы прошли в конюшню, поглазели на коней, что возят цирковые фургоны, а на представлениях выезжали шестерней, и вдруг заметили пони. Они стояли за побеленной загородкой. «Самые маленькие лошади на свете», — гласила деревянная дощечка.
Дед так и впился в них глазами. Заглянул в пасть маленькой кобылки. Я перемахнул через решетку. Рыжий жеребец со светлой гривой грозно двинулся на меня. Дед схватил меня за воротник и вытащил из ограды, прежде чем сторож заметил мой недозволенный поступок. Я заорал с испугу, сторож подоспел и выставил нас вон. Дед своим клетчатым носовым платком утер мне слезы.
— Не реви, мы такую лошадку купим!
Я умолк. Дед представлялся мне могущественнейшим человеком на земле.
Директор цирка сидел на лесенке жилого фургона и ел вишни из кулька. Дед изложил ему свое дело. Директор ухмыльнулся.
— Пони? Да они тебе не по карману.
Дед расстегнул куртку и продемонстрировал директору свою позолоченную цепочку для часов. Тот заглянул в кулек с вишнями. Дед вытащил часы и нажал кнопочку на их корпусе. Послышался тоненький голосок часовой музыки: «Так вот мы живем, день живем за днем…» Текст сочинил дед. Директора цирка и музыка не пропяла. Он привык к трубному гласу. Дед положил часы обратно в карман. Он задешево купил их на аукционе, где с молотка распродавалось наследство. Часы продолжали тренькать в жилетном кармане деда. На цепочке болтался еще маленький компас. Дед показал его директору.