Романы в стенограмме (сборник)
Шрифт:
Зима эта длилась до середины марта, так что скворцы сочли себя обманутыми и не верили вестям, которые ветры приносили с их летней родины. Трое из них собрались и в ночь с десятого на одиннадцатое марта полетели с зимней родины на летнюю. Они летели всю ночь, утром, в девятом часу, вконец изнемогшие, добрались до нашего хутора, сели на орешник, слегка освещенный солнцем, и уснули. Они спали так крепко, что, казалось, приросли к дереву, и ночь присыпала их инеем, спали и спали, а наши дворовые воробьи, увидев спящих на орешнике скворцов, немедленно оккупировали скворечники.
Всю долгую зиму и все холодные ночи воробьи провели в сухих ветках хмеля над моей дверью, и ни одному из них но вздумалось поселиться в скворечнике, но теперь они сделали
Уголки ранней весны
На полях, в лесу и на лугах существуют уголки, куда весна приходит раньше, чем в другие близлежащие места, уголки, защищенные с севера стеною леса или холмом и открытые с юга. Тепло, и особенно тепло полуденного солнца, задерживается там на добрых четверть часа, потом тепло поднимается выше, чтобы смешаться с ледяным ветром и тем самым принять участие во всеобщем нагреве воздуха.
В таких уголках снег тает раньше, чем на соседних полях или в чаще леса, и там чувствуешь себя уютно, как в теплой комнате. Талый снег уходит в землю, и земля начинает пахнуть, а на склонах оврагов в серой шкуре уже виднеются первые зеленые волоски. Полевые жаворонки взлетают и, пропев две-три пробных строфы, после краткого пребывания в холодных высотах снова камнем падают в побуревший вереск.
Такой весенний уголок, к примеру, — обмелевшее озеро в защищенной со всех сторон луговой долине неподалеку от нашего хутора. Рыбаки и рыболовы обходят его стороной, но щуки это озеро любят, наверно, потому, что рыбаки и рыболовы им пренебрегают, да и не диво, ведь оно лишь остаток озера посреди огромного болота, болото же в свою очередь — преображенное озеро, которое люди просто стали называть по-другому, вернее, озеро — глаз огромного болота, и глаз этот, как всем известно, через столетье-другое закроется. Озеро своими водорослями рвет рыбачьи сети, а у рыболовов срывает крючки с лесок. Оно все заглатывает, оно — сейф, в котором многие людские поколения доверительно хранят свои тайные сокровища, сейф, который лишь через тысячелетия вернет то, что ему доверили: золото и драгоценные камни, трупы шведских воителей, свидетельства несчастной любви, свидетельства человеческих мук, ящики с боеприпасами и фауст-патронами и бог весть что еще.
С северной стороны озеро огораживает холм, поросший строевым лесом. Топкий берег окружен вытоптанными пастбищами, зарослями карликовых берез и кустистым папоротником. Предвесеннее солнце приносит свое тепло этому болоту, и лед на нем тает раньше, чем на всех других лесных озерах. Ольховые ветки уже окрашиваются в синевато-красный цвет, а тоненькие веточки берез отливают лиловым, хотя гнезда цапель и хищных птиц еще пустуют и торчат в верхушках сосен, словно вязанки хвороста.
Для красных гусей, рановато начавших свой перелет, озеро — желанная станция на долгом пути, а первые мотыльки, вылупившиеся на наших чердаках, летят к этому пятнышку юга, словно уже получили надежные сообщения оттуда, а может быть, и вправду получили, только мы пока что не знаем, каким образом. Еще по-зимнему жалкие бабочки «павлиний глаз» пьют нектар мать-и-мачехи, а вечером умирают, так и не размножившись, умирают в маленькой мотыльковой уверенности, что это было настоящее солнце, день настоящей ранней весны, который им суждено было прожить, и что тепло и свет этого дня заставили их летать над нашей землей, что из гусеничного своего состояния они вышли, чтобы сделаться мотыльками и познать прелесть самостоятельного полета.
То же самое можно сказать и о чибисах, слишком рано они отважились явиться на свою летнюю родину, и летают не целеустремленно, а так — ни шатко ни валко, как мотыльки, а когда вертикально взмывают ввысь, эти оперенные бабочки, то, как подобает крупным птицам, взмахи крыльев
Весь год весенние уголки неприметно вписываются в ландшафт, и никто о них не подозревает, ведь их счастливая пора — конец зимы.
Когда в наших краях доподлинная весна долго заставляет себя ждать, я езжу верхом от одного такого уголка до другого и уготовляю себе маленькую индивидуальную весну, весенний аванс, так сказать, чтобы поднять настроение:
Трава растет, клетку строит над клеткой, Подснежник раскрылся под свадебным ветром… [5]5
Перевод А. Гугнина.
и эти весенние форпосты кажутся мне источниками, из которых вот-вот забьет настоящая весна. Источники день ото дня занимают все больше места, и вот наступает день, когда они сливаются воедино, и весна уже, как полая вода, заливает всю округу.
Великая песнь
Пахло землей, лесом и водой. Воздух, этот газ жизни, проникает все наше существо и покидает нас, дарит и отнимает. Он сохраняет нам жизнь.
Над озером, еще несколько дней тому назад покрытым седой пеленою льда, стоит гомон, что-то плавает и ныряет, плещется и машет крыльями, пищит и выводит трели. Точно семена из дальних стран, в прошлые ночи с неба посыпалась водоплавающие птицы и лапами, которые еще наполовину плавники, наполовину корни, вросли в водяное поле.
Лысухи кричат и мельтешатся, превращая озеро то ли в оживленную ярмарку, то ли в народное гулянье. «Ко-ко-кок» нырков, визгливое, как пила, «р-реп, р-реп» крякв-селезней слышится сквозь ломкие ветки крушины. Журавли трубят в заливных лугах, а в прибрежных соснах раздается сентиментальное любовное клохтанье ворон.
Гимн во славу жизни начался, а когда он кончится, певцов станет уже вдвое, втрое, вчетверо больше. Молодые вороны будут походить на старых, а у молодых селезней-нырков, как у их отцов, вырастут хохолки, и все-таки до последнего перышка, до последней мелочи в повадках они повторят своих предков, ибо все, что живет и хочет жить дальше, должно врасти и взрасти.
Мартовский снег
Весь день сыпал снег, то мелкий, то крупными хлопьями, глянешь в окно, а деревья и соседский дом видятся тебе как бы сквозь струйки молока. Снег, казалось, опять не даст сбыться мечтаниям земли и растений о весне.
«В марте снега — посевам беда!» — говорили крестьяне, но к вечеру воздух сделался прозрачным, а небо мечтательно заголубело. Маленькие облачка, кудрявые, как дым из трубы, поплыли в вышине, и заснеженные поля озарились пронзительным светом. Казалось, что небо и земля знали какую-то тайну и улыбались друг дружке. Тому, кто умел всматриваться, эта тайна открывалась, а тому, кто не умел, ее выбалтывал черный дрозд. Дрозд своим острым птичьим слухом подслушал что-то у почек на деревьях, которые набухали и шушукались, убедившись, что небо и земля пребывают в согласии.
Ночной ветер
Эдит и Хорсту Безелер
Едва стемнело, налетел резкий, порывистый ветер, стукнулся подбородком о деревянные углы крытой веранды и залязгал железными крюками на воротах конюшни. Затем я услышал, как он схватил зубами кроны старых ив у ручья и принялся их раскачивать. Я привык к соседству сухого южного ветра. Приятно чувствовать себя защищенным от него, сидя в комнате. Я снова взялся за работу, а ветер — пусть его занимается своим делом.