Романы
Шрифт:
Варяжская дружина также красна и радостна; она скопилась на Торговище, у Варяжского Подворья. Там сидит Зигмунд, пьет пьяный мед, Княжего Указа ожидает.
Дивятся люди на их длинные спады, на их кованые железные доспехи, на их нагрудники с печатями, на их щиты великие с ликом солнца, на их секиры тяжкие.
Вот посылает Владимир Зигмунда Брестерзона с дружиной Варяжской воевать Князя Полоцкого, мстить ему за насилие Новуграду, требовать от него покорности и дани. Сам же собирается под Киев, шлет гонца к Ярополку с книгами писаными.
Пишет:
«Целовал ты, брате, светлое обличив, ходить тебе со мною по одной душе, а ты ныне, брате, вражды искал, переступил, затерял еси правду, изгубил Олега, ударил на свободу разбоем, обидел меня и обрядил волость мою – чим благословил отец мой, Князь Великий Светослав, – на поток и разграбление; порушил уставы отца и иду на Господский Суд с тобою не лукавно и мечом решим правду по закону».
Повез гонец в Киев весть недобрую, каленую стрелу да острый меч.
А Зигмунд обложил уже Полтеск [317] , велит сдаваться Рогвольду на милость. Рогвольд кидает назад ему стрелу с грамоткой, свищет ответ тучею стрел; надеется он на крепкие забрала свои и на гребни стен, унизанных ратью, словно светлыми камнями.
317
Полоцк.
Подвозит Зигмунд, муж хитрый, ко оградам Дела ратные [318] и Пороки великие [319] и стал бить стены; и бросает каленые камни в город, рушит, поджигает домы; ставит к пробоям лестницы, взбирается на вал, сыплет стрелы и пращи… Рубит мечом, режется ножами.
Возопили Плесковцы [320] , дали плечи, да некуда бежать. Рогвольд засел в Замке своем. Ожесточились Варяги, раскидали высокий тын по бревну, проломили ворота.
318
Tormentum – камнебросец; впоследствии делом называлась пушка.
319
Стенобойные орудия. (Прим. Вельтмана.) Это тараны; древнее слово «порок», встречающееся уже в Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской I летописях, происходит от древнеславянского «перу» – бить (ср. Перун – бог грома и молнии). – А. Б.
320
Псковичи; от старого написания «Плесков».
Бьется сам Рогвольд; с обеих сторон у него по щиту: по сыну родному. Отразил он Варягов, гонит назад; а Зигмунд навстречу ему.
Прилег Рогвольд к сырой земле кровавым телом, изрублены в мелкие куски железные щиты его – два родных сына.
Не было бы пощады и Рокгильде, горделивой деве, красной дочери Рогвольда, от злобных Варягов; распустили бы ее длинные косы, свеял бы полуночный дух ясную зорю с раннего неба, истекла бы ее душа горькими слезами, да приехал сам Владимир в Полоцк. Успела Рокгильда упасть к нему в ноги, молиться о смерти, пощадить от стыда.
– Не жалуйся на меня, – сказал он ей, – не хотел я гибели отцу твоему, недобром поискал он меня, недобром взыскало и его время. Новгород выместил обиду; а я заменю тебе отца и братьев.
– Молила я тебя о жизни отца и братьев… о своей жизни не молю! Не свой кров, дай мне общий кров с ними – могилу! – гордо произнесла Рокгильда, приподнимаясь от земли и накинув пелену на голову.
Но Владимир так ласково, с таким участием говорил ей об отце ее. Владимир спас своим появлением и ее, и весь Полоцк от насилия Варягов…
Владимир сказал ей:
– Рокгильда, я просил тебя у отца твоего… твоя красота славится в Новгороде… я хотел быть сыном его, а не врагом; не отвергни же ты добрую волю и кров мой.
Смилилось сердце Рокгильды; по вспыхнувшим ланитам покатились слезы, да не утупили румянца.
– Возлюбила я тебя, Владимир, – сказала она, – как брата возлюбила, а женою не буду; мой обруч у Князя Киевского; ему обещана отцом; да не хочу быть и ему женою, приму обет Брудгуды.
Владимир ничего не отвечал на слова ее; но когда дела в Полтеске были уже устроены и собирался он ехать к дружине своей, идущей под Киев…
– Едешь со мною, Рокгильда? – спросил он таким голосом, на который зарумянившаяся Рокгильда ничего не могла отвечать, кроме:
– Еду, Владимир.
Затуманилась даль, закрутились от севера тучи, повисли над Днепром грозою; взвился вихрь, метет, срывает тесовые кровли с горниц, повалуш и теремов, бьет молонья, палит Киев, а дождя ни капли.
– Недобро Киеву! – говорят люди.
Возмутилась душа у Ярополка. Гонит он от себя наложниц и псов, боится поверья: «враг в них живет». Призывает Блотада, слуг хоромных, велит читать мольбу и сам читает. Бледен, дрожит, такой грозы не бывало над Киевом; дрожит и весь терем, дрожит и земля, удар разит за ударом, струятся пламы [321] по воздуху, день покрылся ночью, ночь обдалась пожаром.
321
Всполохи. – А. Б.
Бежит на коне по чистому полю, по пути от Новгорода в Киев, всадник; широкий красный плащ вздувается на нем. За ним следом еще два всадника, один с значком на копье, другой с золотым кривым рогом через плечо.
Бьет их ветер в очи, осыпает прахом, блещет молонья на доспехах, вьется около красной манты.
Скачет всадник от Новгорода к Киеву, везет грамоту от Владимира Господаря Новгородского к Князю Ярополку Киевскому.
– Не добро везет Киеву! – говорят люди, провожая его в двор Княжеский.
Еще не успокоенный после страха, Ярополк читает книги Владимира.
Смута томит душу его, совесть будит раскаяние, слезы брызжут из очей, он хочет слать Владимиру дары навстречу, просить умириться с ним, забыть обиду, делиться с ним Волостью; но Свенельд задорит самолюбие Ярополка.
– Проси себе мира у Великого Князя Новгородского, шли поклон, дани и дары со всех областей своих Новгороду, уcтанови покорностью своею старое первенство стола Новгородского.
Отправляет Ярополк посла Владимирова назад, без ответа.
Затрубила по Киеву и Властям Великокняжеская ратная труба, зашумели ветры на знаменах, забренчали кольчатые брони, застукали мечи о бедро, взвился прах по всем путям, стекаются рати.
Волнуется народ в Киеве, как море в бурю ходит валом. Не добро говорит про рать между братьями.
«Не к добру опалила гроза Киев, вихрь сорвал кровли с горниц!»
Смутен Киев, смутен и Ярополк; только у горестной Марии отлегла душа. Много печали готовили ей злые люди, да не подул попутный ветр злым умыслам.