Романы
Шрифт:
В это время Райна облачилась в златотканые новые одежды. Подруги расплели девичью косу ее и заплели снова в две косы, прицепили к ним струи золотой канители. На грудь ее возложили луницу гривенную [356] , вокруг шеи жемчужное ожерелье, убрали всю драгоценными серьгами перстнями, обручами.
Райна ни слова. Неда держала уже червленицу, чтоб накинуть ее на плеча королевны, и качала головою с горестным чувствам, но не смела плакать. Тулла стояла с покрывалом, заключающим наряд невесты, как Морана [357] , готовая
356
Полукруглое драгоценное ожерелье, отличавшееся от гривны тем, что застегивалось на плечах, а не вокруг шеи. – А. Б.
357
По предположению Вельтмана, Морана – дух ужаса в древнеславянской мифологии. – А. Б.
358
Веревку. – А. Б.
Комис отпустил сына в церковь в сопровождении братьев и вельмож, а сам отправился в освещенные королевские палаты, где должна была праздноваться свадьба королевны с его сыном.
Самуил уже в храме соборном, в блестящей одежде, в багряной мантии. Нетерпеливо ждет он невесты. Облик его некрасив, но черные глаза ярки. Владыко в облачении, собор полон боляр и вельмож. У входа королевская стража.
Вот посереди общего молчания загремел клирос. Самуил встречает невесту свою. Райна под покрывалом вступает в храм в сопровождении болярынь и подруг, приостанавливается с содроганием, колеблется, чувства ей изменяют, но взор ее обращается к небу, и она идет вперед. Хор умолк, общее молчание, глаза всех обращены на жениха и невесту. Владыко идет навстречу им. Самуил хочет взять руку Райны.
– Прочь, злодей! – вскрикивает она и, откинув покрывало, вбегает на амвон… – Боже! и вы, братья! дети отца моего! – произносит она прерывающимся голосом. – Избавьте меня и царство от его убийц!.. Нет здесь кровных моих, Бориса и Романа, которые бы отмстили хищнику власти за пролитую кровь короля, но есть здесь верные ему, и я, дочь его, сирота, перед богом и вами вызываю на суд тень отца моего и его убийц.
– Обезумела! помогите, помогите! – вскричал громогласно побледневший как смерть Самуил, бросаясь к Райне.
– Прочь, убийца! – вскричала Райна. Хотела говорить, но голос ее был беззвучен посереди восклицаний Самуила; она заколебалась и упала на руки подбежавших женщин.
Ее понесли из храма.
– Постойте, дайте я донесу ее! – раздался чей-то голос в темноте под сводом выхода на паперть, и кто-то выхватил Райну из рук Неды и болярынь, своротил в боковую дверь и исчез.
Подруги ее и Тулла торопятся протесниться сквозь толпу вслед за нею, но у входа в храм раздается народный крик:
– Идут, идут!
Толпа нахлынула к паперти навстречу выходящим, оглашая своды восклицаниями своего восторга. Едва показался в дверях Самуил, кидая мутные вокруг себя взоры…
– Гей, гей! – крикнула толпа, и его схватили на руки и понесли к палатам королевским.
Комис ожидал молодых в трапезной перед престольного палатою, где была великолепная столица королевская под парчовым шатром. Тут должны были восседать молодые и принимать поздравления.
Окруженный сановниками королевскими, комис восседал, как преобладатель царства. На нем была пурпуровая царственная мантия, недоставало только, вместо драгоценной капы [359] , венца королевского и, вместо властного костыля, державы; но посереди королевских оруженосцев и сановников он величался как король.
359
Шапки. – А. В.
Нетерпеливо ожидая конца обряда, он был мрачен, но взор его просветлел, когда послышались клики народа.
– Идут! – сказал он, вставая.
Шум близко, в сенях встречные певцы запели славленье, идут рядами, становятся у дверей трапезной. Комис готовится принять молодых в объятия. И вот с безумным криком народ несет сына его на руках.
Самуил страшен, мечет исступленные взоры, хочет вырваться, но толпа проносит его прямо в престольную палату. Тут только раздается: «Стой, братья!» – и Самуила чинно становят перед отцом на землю, снимают шапки и здравствуют.
– Где ж владыко? Где молодая? – спрашивает комис сына; а он смотрит неподвижными глазами на шатер королевский, дрожит всем телом, схватил отца за руку.
– Король! король! – раздалось по всей палате.
Комис оглянулся – на престоле сидит король Петр и подле него Райна.
Как вкопанный смотрит комис на видение, а взор уже помутился, лицо помертвело, члены онемели, но казалось, силы духа превозмогли ужас; он бросился вслед за другими вон из палаты и грянулся в трапезной, как пласт о землю.
А на улицах огни, крик, шум, песни, пляски, народ гуляет, все навеселе. И между тем посереди говора носятся страшные слухи, что король Петр ожил и разогнал вею свадьбу. Но редко на кого действует уже страх: народ любит догулять.
– Пей, брате, допивай королевское вино!
Гей, ладо, ладо-ле! Гей, лельо, лельо-ле!Гудцы гудят плясовую, а плясуны припевают:
Гей, дивно игралище, Гей, дивно певалшце!И, схватив друг друга сзади за пояса, крутят, выкидывают ногами, притопывают, порывисто и дружно выпадают вперед, дружно отскакивают.
Гей, лельо, лельо-ле!Вдруг перед самым рассветом пронеслись по воздуху с восточной стороны огненные змейки и послышался за стенами города иной шум и гай.
Народ онемел от страху.
На стражнице вспыхнуло пламя, но уже поздно подало оно весть о предстоящей беде.
Ударил соборный колокол, но и он опоздал.
С воплями бегут жители от стен на площадь, а за ними конники на конях и сила многая Руси.
Глава седьмая
В двенадцати часах езды от Преславля, при стоке реки Малой Камы, и поныне видно еще городище Котел – развалины древнего болгарского города. На вершине горы, из подножия которой бьет кипучим ключом вода, есть нырище, вроде провала под землю. Спустившись на несколько сажень глубины, вы очутитесь под обширными сводами. В какие времена человеческая рука образовала в этом подземелье две палаты – неизвестно, но стены украшены резцом и непонятными чертами. С правой стороны от входа бьет из стены фонтан, алмазная струя его падает а бездонный провал, находящийся под ним. Это подземный ключ Малой Камы.